О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
Сзади грянул раскатистый залп хохота, сотворенный как минимум пятью лужеными дайверскими глотками. Кирилл с Леной обернулись.
Зал маленького бара постепенно наполнялся народом. Столики, свободные еще пять минут назад, были уже заняты веселыми компаниями американцев и французов, немцев и русских. Ныряльщики и простые пешеходы, вернувшиеся с погружений или пляжей, обменивались впечатлениями, усердно подогреваясь пивом и более крепкими напитками. Темнокожая хозяйка барной стойки безостановочно наполняла бокалы, рюмки и стаканы, а две официантки также безостановочно сновали между столиками, разнося их хмельной публике.
А
*
Он отворил дверь в бар и сразу же увидел ее.
Лена сидела за тем же самым столиком, что и неделю назад.
На ходу отсалютовав взмахом руки официантке, Кирилл пересек пустой зал и, подойдя к Лене сзади, закрыл ей глаза.
– Ой, кто это?!
– воскликнула та, бездарно разыграв удивление с испугом.
– Пока не угадаешь - не отпущу!
– прорычал Кирилл, с тем же успехом изобразив угрозу.
– Кирюша, неужели ты?
– Лена сумела-таки выбрать правильный вариант из единственного возможного.
– А то кто же?!
– ответил он и, убрав руки, сел рядом с ней.
– Привет.
– Привет!
– она наклонилась и легонько прикоснулась губами к его щеке.
Такой привет пришелся Кириллу по душе.
– А Пашка где?
– спросил он.
– В море ушел?
– Да. Блиновы его все-таки уломали.
Кирилл кивнул.
...Блиновы давно уже уговаривали их отправиться к старинному пиратскому паруснику, лежавшему на дне у побережья острова, в десятке миль от отеля. Особых трудностей это, в общем-то, не представляло: рэк покоился на тридцатиметровой глубине и группы к нему спускались чуть ли не круглосуточно. Но проконсультировавшись у старины Эрнесто Паша выяснил, что никакого старинного пиратского парусника там нет и в помине. А есть сухогруз времен Второй Мировой, уже настолько раскуроченный и заросший кораллами, что простой ныряльщик с ходу и не поймет: что перед ним. К тому же возле него, именно из-за обилия дайверских групп, постоянно царит страшная давка: только и смотри, чтобы чужой ластой по родной физиономии не заехали. Словом - овчинка выделки не стоит.
Ввиду этого Паша открещивался от настойчивых предложений составить компанию любителям подводных руин, но сегодня утром объявил вдруг, что отправляется к пиратскому сухогрузу. То ли Блиновы окончательно его достали, то ли просто захотелось взглянуть в бессовестные глаза гида, который будет показывать трубы и грузовые стрелы парохода, уверяя, что это - плохо сохранившиеся мачты и пушки старинного галеона.
Кирилл хотел составить ему компанию, однако Лена, не желавшая, чтобы из нее делали дурочку, попросила остаться с ней. Как показалось Кириллу, Пашу это не слишком-то обрадовало, но вслух он ничего не сказал.
Кирилл с Леной договорились встретиться ближе к вечеру в своем баре...
– А ты так и не решилась?
– спросил он после того как официантка принесла им бутылку вина и бокалы.
– Нет.
– покачала она головой.
– Не люблю я этих... Титаников. Помню на Красном море нырнули мы к этому... как же его... название такое... нерусское.
– она сосредоточенно сморщилась.
– "Тистлегорм". Вот! Мы как нырнули к этому "Тистлегорму", так мне чуть плохо не стало. Фу!
– ее прямо передернуло.
– Знаешь,
– Вот это да!
– расхохотался Кирилл.
– С таким воображением как у тебя только живописью и заниматься! Такие картины рисуешь - загляденье!
– А ты не согласен?
– Да вообще-то - нет. Не согласен. Со мной у погибших кораблей ничего такого не происходит. Да и остальные ребята, ну, из моего клуба, говорили - нормальные впечатления.
– Возможно. Это, смотря: кто зачем ныряет.
– Что значит: кто и зачем?
– пожал плечами Кирилл.
– По-моему ныряют, чтобы увидеть под водой все. Все что только можно.
– Возможно.
– повторила Лена.
– Возможно кто-то и получает удовольствие рыская по внутренностям какого-нибудь мертвого корабля или наслаждается когда возле самой его руки щелкают акульи челюсти. Но только не я. Я под воду хожу не за этим...
– А зачем?
– Да уж не затем чтобы пощекотать себе нервы! Наверно... наверно затем, чтобы испытать что-то необычное, получить впечатления...
– Желательно поострее!
– А вот и нет!
– усмехнулась Лена.
– Не угадал. Острота ощущений - далеко не самое главное. Главное это - новизна, необычность... фантастичность. Короче все то из чего складывается общее ощущение праздника. Счастья.
– Счастья?
– Да, счастья. Разве это не счастье - умчаться из холодной зимней Москвы... ну или... из промозглого зимнего Питера на другой конец света, где тепло и солнечно? Вдоволь наплаваться среди коралловой пестроты, забыв про серость обыденности? Разве счастье в принципе, в общем, даже без дайвинга, это не бегство от обыденности? Не попытка вырваться из круговорота повседневной жизни, который с годами приедается настолько, что хоть "Караул" кричи? Не выход за границу своего круга дел, забот, проблем, друзей, знакомых, коллег? Круга, который мы сперва полжизни старательно создаем, называя это "поиском своего места в жизни", а следующую половину жизни так же старательно пытаемся разрушить, сообразив, что "свое место" оказалось тупиком?
Кирилл молчал, рассеяно глядя на нее.
Потом, словно очнувшись, встрепенулся, взял бутылку и восполнил убыль вина в бокалах.
– Счастье как бегство от обыденности?
– спросил он, наконец.
– Интересно.
– Не согласен?
– Да не то что бы не согласен... просто не думал как-то о счастье под таким вот... ракурсом.
– Под таким ракурсом?
– улыбнулась Лена.
– Забавно.
Она подняла бокал и неторопливо сделала пару глотков, глядя куда-то вдаль.
– А ты знаешь, что такое счастье?
– Я?
Он покачал головой и отвернулся к окну...
*
За спиной снова заржали, а потом нестройно, сбивая и путая друг друга затянули песню на немецком. Они снова обернулись.
Через два столика от них, в центре зала, обосновалась веселая компания. Четверо здоровых, белобрысых парней арийской наружности, обнимали троих изящных смугленьких турчанок и хором горланили песню. Причем девицы совсем не уступали своим кавалерам в вокале. Да и в степени подогрева - тоже.