О нём

Лорен Кристина

В глазах Себастьяна мерцают огоньки. Кажется, он не против, что я не мормон, — надо мной можно подшутить.

— Круто.

Я смотрю в сторону окон, выходящих на главный двор.

— А тут всегда… празднуют?

— Нет, но довольно часто.

С ухмылкой я подаюсь вперед.

— Кто-то сказал «Твою мышь», представляешь!

— А что еще им остается говорить?

Он опять прикалывается надо мной. Наши взгляды встречаются. Его глаза зеленые с золотистым и с тонкими лучами коричневого. Когда смотрю в них, у меня появляется ощущение, будто я прыгнул

со скалы в океан, но понятия не имею, насколько там глубоко.

Наконец Себастьян снова опускает взгляд на свой ланч.

— Извини, что в прошлый раз так внезапно ушел.

— Все нормально.

Поначалу я изо всех сил ищу предмет разговора, но потом замечаю, что он не может поднять на меня взгляд и что его щеки вспыхнули красным… Это так о многом говорит.

Между нами что-то действительно происходит. Мать вашу.

Этажом ниже раздается низкий голос пожилого мужчины:

— Добрый день, Брат Кристенсен.

В ответ этот Кристенсен что-то вежливо бормочет, и по мере того как они уходят из атриума, их голоса стихают.

— Погоди-ка, — меня осеняет, и я смотрю на Себастьяна. — Ты уже старейшина?

Проглотив, он отвечает:

— Нет.

Это просто потрясающе.

— Себастьян Бразер. То есть ты будешь Брат Бразер [фамилия Себастьяна Brother — в переводе «брат» — прим. перев.].

Он радостно улыбается.

— Я всю жизнь ждал, чтобы кто-нибудь пошутил на эту тему. Прихожане церкви для такого слишком вежливы.

Я медлю, не в состоянии правильно понять искры в его глазах.

— Ты сейчас прикалываешься надо мной?

— Ага, — не знаю, насколько это возможно, но его улыбка становится еще шире и западает прямо в душу, после чего он разражается хохотом. — Но я думаю, будет еще смешней, когда Лиззи станет Сестрой Бразер.

— А она считает это смешным?

— Ага. Как и все мы, — сделав паузу, Себастьян задерживает на мне взгляд чуть дольше обычного, будто именно он пытается что-то во мне понять, а не наоборот, после чего склоняется над едой.

Кажется, я тут сильно дал маху. У меня сложилось довольно странное представление о мормонах как о вкрадчивом тайном зле. И мне кажется нереальным, что они могут посмеяться над собой.

— Я веду себя как мудак, — когда слово бесконтрольно срывается с языка, я морщусь, будто выругался в храме.

Себастьян качает головой и проглатывает еду.

— Что? Нет.

— Просто я не…

— …знаком с Церковью, — заканчивает он вместо меня. — Как и большинство людей.

— Большинство людей как раз наоборот, — возражаю я. — Мы ведь живем в Прово.

Он внимательно смотрит на меня.

— Таннер, я знаю, что мир одним Прово не ограничен. И все мы это понимаем. Кроме того — говорю сейчас без претензий — не мормоны наверняка рассказывают друг другу о Церкви далеко не лучшее. Я ведь прав?

— Пожалуй, да, — я опускаю голову и вонзаю вилку в почти нетронутый ланч. Себастьян заставляет меня нервничать — в лучшем из смыслов: когда от волнения кружится голова. А в момент, когда

я поднимаю голову и смотрю на его лицо, мою грудь сдавливает изнутри, и становится почти больно. Внимание Себастьяна сосредоточено на еде, так что у меня есть несколько секунд поглазеть на него самым бесстыдным образом.

В заполненной мыслями голове до меня пытается докричаться слабый голосок: он мормон. Это обречено на провал. Отступай. Отступай!

Я смотрю на линии его челюсти и шеи и на слегка виднеющиеся в расстегнутом воротнике ключицы.

У меня слюнки текут.

— Еще раз спасибо за ланч, — говорит Себастьян, и я резко поднимаю взгляд, а по блеску в его глазах понимаю, что попался.

— Ты правда никогда не убегал из кампуса? — совершенно без перехода спрашиваю я.

Жуя, он мотает головой.

— Часть меня хочет, чтобы ты плохо себя повел, хотя бы чуть-чуть.

Черт.

Что я сейчас ляпнул?

Себастьян смеется, кашляет из-за проглоченного большого куска курицы и пьет воду из бутылки, стоящей на столе.

— Один раз я все-таки убегал.

Кивком я даю ему понять, чтобы он продолжал, а сам затыкаю себе рот едой в надежде, что это успокоит беснующиеся внутренности и ошалевший мозг.

— В прошлом году у меня была запись к ортодонту, а когда вернулся, шла середина занятия. После которых по плану было собрание, а потом обед, и… — Себастьян качает головой и снова заливается этим чертовым румянцем, — …я понял, что искать меня никто не будет. И что у меня есть три часа, в которые можно заняться чем угодно.

Я проглатываю крупную креветку, и это больно. Хочу, чтобы он рассказал, как отправился домой и гуглил фотки целующихся парней.

— Я пошел — один! — в кино и съел целую пачку лакричных конфет, — Себастьян наклоняется ко мне и дразняще на меня смотрит. — А еще пил Кока-колу.

Мой мозг завис. И не может выбрать, какую эмоцию запустить: умиление или замешательство. Господи боже, вот, значит, как себя ведет Себастьян-плохиш?

Глядя на меня, Себастьян качает головой, и внезапно до меня доходит, кто из нас двоих на самом деле наивный. А когда он откидывается назад и смеется, я осознаю, что попался. И не осталось ничего от меня прежнего.

Я не могу его понять. Он неуловим.

Я не знаю, о чем он думает и подшучивает ли надо мной, или же он на самом деле настолько правильный, но у меня еще никогда не возникало такой жгучей потребности податься вперед и, прижавшись губами к шее, умолять об ответном желании.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В полном оцепенении я еду домой, практически не в состоянии вспомнить, что было после ланча. Уроки прошли как в тумане. Потом допоздна помогал Отем с домашним заданием по матану, но не уверен, что был сильно полезен — как и в том, правильными ли будут ответы.