О носах и замка?х

Торин Владимир

— Но при чем здесь мистер Бэггз? — удивился Джаспер. — Он ведь в тюрьме Хайд, так?

— Так. Но именно от него я узнал про балерину, — сказал доктор Доу. — Балерина — это инструмент. Инструмент для вскрытия замков в сейфах и несгораемых шкафах. Что-то наподобие сверла и ворота. Отмычка.

— Отмычка? Но при чем здесь какая-то отмычка?

Доктор Доу поглядел на племянника. Он молча поднял брови, предоставляя Джасперу возможность догадаться самому.

— Фиш назвал гремлина своей любимой балериной, — начал мальчик. — Он имел в виду, что гремлин —

его любимый инструмент для вскрытия замков?

Натаниэль Доу по-прежнему выжидающе молчал. Племянник продолжал:

— Значит, они готовили… эх… — мальчик перешел на шепот, — они готовили ограбление.

Молчание продолжилось.

— Ограбление… Но кого они хотели ограбить? Или что? Или… ой! Это… этого не может… ты думаешь… — У Джаспера не хватило слов, эмоции захлестнули его. Казалось, он сейчас вот-вот запрыгнет на стул с ногами, после чего галопом понесется на нем по кафе «Кретчлинс».

— Ты все понял, Джаспер, — сказал доктор Доу. — Рад, что мне не пришлось объяснять.

— Я не могу поверить! — все тем же шепотом продолжил племянник. — Они… это они ограбили банк Ригсбергов!

Доктор Доу поднял палец вверх, призывая племянника к молчанию. Подошла миссис Элмерс.

— Письмо, которое вы ожидали, прибыло, сэр, — сказала она и передала доктору конверт.

— Благодарю.

Натаниэль Доу вытащил бумагу с множеством печатей, окинул ее быстрым взглядом. Поднял его на по-прежнему пребывающего в замешательстве Джаспера и удовлетворенно кивнул:

— Мы знаем, как найти Фиша.

***

Площадь Неми-Дрё всегда была шумной, но сейчас к грохоту уличных механизмов добавился протяжный рокот двигателей. Мрачная тень наползла на окно, как будто внезапно наступили сумерки. Это в небо над городом поднимался старенький «Воблиш», дирижабль маршрута «Площадь — парк Элмз — Набережный маяк».

В комнатушке все дрожало и сотрясалось. На столе плясала табакерка, подпрыгивали чернильницы и фотографический аппарат, дребезжали футляры с фотостеклами, а обтянутый газетной тканью зонтик и папки с бумагами ползли к краю — и пресс-папье не помогало. Пустые бутылки звенели, стуча друг о друга. Грязные шторы на окнах подрагивали.

Такое во время взлетов и посадок дирижаблей на площади здесь творилось регулярно. Впрочем, местечко было беспокойным и без дирижаблей, трескучих трамваев и пыхтящих экипажей: на лестнице постоянно хлопали двери, кто-то носился по ступеням вверх и вниз, за стеной гудели линотипы и ротационные машины — новый тираж «Сплетни» готовился к выпуску.

Квартирка представляла собой одну единственную комнату, часть которой нависала над подъездом застекленным эркером. У окна стоял уже упомянутый стол, по левую руку от входа за шторкой пряталась кровать, по правую громоздились шкафы, набитые пухлыми, словно толстяки-обжоры, картонными папками. Все кругом тонуло в буром дыму, и одинокая лампа не особо справлялась — хоть время слегка перевалило за полдень, покрытые керосиновым нагаром окна пропускали мало света.

Пахло здесь премерзко: керосин, застарелый пот, дешевое пойло да дешевый табак,

но хозяина это нисколько не смущало — еще бы, ведь это все были его запахи, витающие в сугубо его излюбленном бардаке.

Мистер Граймль, мужчина лет сорока-сорока пяти, выглядел намного старше своего возраста из-за состояния крайнего опьянения и особой неухоженности. Его вислые щеки были покрыты щетиной, а под глазами залегли тяжелые мешки.

Он вальяжно развалился на стуле, закинув ноги на стол, и всем своим видом выражал скуку.

— Я до сих пор не понимаю, что именно вас ко мне привело, господа, — сказал он, с легкой усмешкой оглядывая стоящих у его стола двух констеблей, которые с каждой секундой своего пребывания в этом непритязательном месте хмурились все сильнее.

— Нам сообщили, мистер Граймль, — сказал толстый констебль с глазами навыкат, — что вы являетесь соучастником преступления.

— О! Неужто! И кто же вам это сообщил?

— Вас это интересует больше всего? — удивился толстый констебль.

— Да! А вовсе не то, какое преступление имело место? — добавил его напарник, высокий широкоплечий увалень, прямоугольный, как дверной проем.

Мистер Граймль мог позволить себе не бояться этих полицейских и откровенно потешался над ними. Дело в том, что за годы своей работы он наработал множество связей в разных местах, и Дом-с-синей-крышей исключением не был. Он знал, что, попади он в какое-нибудь затруднительное положение, парочка сержантов, а быть может, и кое-кто постарше вступится за него. И поэтому, когда к нему явились эти двое, он встретил их кривой улыбкой и даже отхлебнул из бутылки в их честь.

— Вы пришли не по адресу. — Мистер Граймль усмехнулся еще шире: он многое слышал о вокзальных констеблях, и эти двое казались ему неотесанными болванами. — И, к слову, вы не должны сейчас ловить карманников на какой-нибудь платформе «Дурачинс»?

— Такой платформы нет, — ответил Хоппер, не уловив оскорбления. — Может, вы имели в виду «Дурчинс»?

Констебль Бэнкс прервал напарника — он прекрасно все понял. Его невероятно злило, что этот человек смел тянуть с ними время. Как будто им делать больше нечего, кроме как торчать здесь, в этой прокуренной, пропахшей неуважением к полиции комнатушке со ржавой табличкой «Грехарт Граймль. Частный сыщик» на двери.

— Неподалеку отсюда была совершена кража, — заявил толстый констебль. — И свидетель утверждает, что вы причастны.

— Ну надо же, — беззаботно хмыкнул мистер Граймль. — Оказывается, в Габене можно доверять свидетелям. Кажется, я на днях читал в «Сплетне», в рубрике метеорологических прогнозов, что ожидается наплыв из врак.

— Вы не шутите, не шутите с нами.

— Да, потому что нам совсем не смешно.

Мистер Граймль отхлебнул из бутылки.

— Я уж заметил, — сказал он, вытерев рот рукавом рубахи. — И каким же боком я, спрашивается, причастен к краже, о которой вы толкуете?

— Поговорим без обиняков, — жестко проговорил констебль Бэнкс. — Где кукла, мистер Граймль?