О праве войны и мира
Шрифт:
3. А когда человек карает другого человека, равного ему “по природе, то он должен поставить себе какую-нибудь цель. Это и есть то самое, о чем говорят схоластики, а именно - что душе наказывающего нельзя успокаиваться по причинении какого-либо зла отмщением (Фома Аквинский, II, II, вопр. 108; Сильвестр, на слово “Vindicta”). И до них Платон в диалоге “Горгий” говорил о тех, кто карает кого-либо смертью, изгнанием или пеней, что они “не стремятся к этому непосредственно”, но действуют “ради какого-нибудь блага”. Сенека пишет, что мы отмщаем “не потому, что отмщение сладостно, но потому, что оно целесообразно” (“О гневе”, кн. II, гл. 32). Также9 Аристотель
В каком смысле отмщение по природе не дозволено?
V. 1. У автора комедии сказано:
Врага печаль целебна потерпевшему.
И у Цицерона указывается, что наказание смягчает скорбь. У Плутарха приведены слова Симонида: “Сладостно и целительно отмщение в качестве лекарства для как бы болящего духа”, что, между прочим, согласуется с природой, общей человеку с дикими животными10. Ибо гнев свойственен как диким животным, так и человеку, что правильно отмечает Евстратий, говоря о “горячности крови вокруг сердца вследствие стремления воздать за причиненное страдание“11. Это стремление настолько само по себе лишено разума, что нередко направляется на то, что не причинило вреда, как, например, нанесение обиды потомству животного; или же на предметы неодушевленные12, как реакция собаки на брошенный в нее камень.
Но такое стремление, взятое само по себе, не подходит разумной природе13, которой свойственно повелевать чувствами, а следовательно, оно не присуще и праву естественному, потому что последнее есть предписание природы разумной и общежительной. Разум же предписывает человеку не предпринимать ничего, что может вредить другому человеку, если только такой вред не приводит к какой-либо благой цели. В одном только страдании врага, взятом самом по себе, нет никакого блага, кроме ложного и воображаемого, как в чрезмерных богатствах и многих вещах подобного рода.
2. И в этом смысле месть среди людей порицают не только христианские учители, но и философы14, как Сенека (“О гневе”, кн. II, гл. 32), заявляющий: “Бесчеловечное слово месть, принятое взамен справедливости, отличается от поношения только степенью. Кто удовлетворит свою боль, тот погрешает, хотя и извинительно”. Если мы поверим Максиму Тирскому, то “отмститель за себя несправедливее того, кто первый причинит вред”. Музоний говорит: “Помышлять о том, как бы куснуть в отместку того, кто кусается, повредить тому, кто причиняет вред, свойственно дикому зверю, а не человеку”. У Плутарха Дион, претворивший Платонову мудрость в государственную деятельность, полагает, что “отмщение по законному решению кажется справедливее причиненной обиды, но если рассмотреть его природу, то оно рождается из того же душевного недуга”.
3. Таким образом, природе, воздействующей на человека, противно удовлетворяться чужим страданием как таковым. Чем менее человек способен пользоваться разумом, тем в большей мере он склонен к отмщению. Ювенал пишет:
Но отмщение - благо, самой приятнее жизни
Чувствовать свойственно так детям, сердцам чьим, как видно15,
Возбуждаться дано ничтожной иль мелкой причиной.
Но не скажет того ни Хризипп. ни кротость Фалеев.
Ниже старец, проживший у сладостных склонов
Уступить не желавший отнюдь обвинителю вовсе
Долю цикуты своей. Пребывая в тяжких оковах,
Понемногу, счастливец, избавился он от пороков
И заблуждений: правде научит первая мудрость!
Ведь для духа ничтожного, жалкого, мелкого мщенье
Есть наслажденье; следует это оттуда.
Что никто так не тешится мщеньем, как жены16.
В том же смысле сказано у Лактанция: “Когда неопытным и неразумным наносится обида, ими овладевает слепое и безрассудное бешенство, они пытаются отметить тем кто причинил им вред” (кн. VI).
4. Следовательно, несомненно, что несправедливо человеку наказывать человека только ради наказания. Посмотрим же, какого рода польза оправдывает наказание.
Троякая польза наказания
VI. 1. Сюда же относится деление наказаний, приведенное у Платона в диалоге “Горгий” и у философа Тавра слова которого по этому предмету цитируются у Авла Геллия в книге VI, главе XIV. Ибо эти деления преследуют определенную цель. Разница между ними в том, что если две цели поставил Платон, а именно - исправление и пример, то третью добавил Тавр, а именно - “удовлетворение потерпевшего“17 что Климент Александрийский определяет: “… воздаяние за зло, удовлетворяющее того, кто требует наказания” Аристотель, опустив значение наказания как устрашающего примера полагает, что только третий признак наряду с исправлением заслуживает осуществления “ради удовлетворения того кто этого требует” (“Риторика”, кн. I, гл. 10).
Плутарх подтверждает это, говоря: “Наказания которые немедленно следуют за преступлением, не только устраняют преступную дерзость в будущем, но дают также глубокое удовлетворение потерпевшим”. Это и есть собственно то что тот же Аристотель относит к справедливости, называемой им “коммутативной”.
2. Но это нужно исследовать с большей тщательностью. Скажем поэтому, что в наказании преследуется или польза совершившего преступное деяние, или же польза того, против кого оно было направлено, или, наконец, польза всех в целом.
Польза наказания для совершившего преступление по природе; его может требовать каждый, но с соблюдением определенных условий
VII. 1. К первой из этих трех целей относится наказание, называемое на философском языке то “взысканием”, то “карой”, то “вразумлением”; у юриста Павла - наказанием, состоящим в исправлении; у Платона - “ради вразумления”; у Плутарха - “врачеванием души”, которое содействует исправлению того, кто совершил преступление, по способу лечения с помощью противоположного.
Так как всякое деяние, в особенности же преднамеренное и повторное, порождает некоторого рода склонность, которая, достигнув зрелости, называется предрасположением, то необходимо как можно скорее отнять привлекательность у порока, чего нельзя достигнуть иначе, как отняв у сладости приятность каким-нибудь последующим страданием18. Платоники, по словам Апулея, полагают, что “тяжелее и горше любого мучения, если безнаказанность постигает преступника и последний даже не карается человеческим мнением”. У Тацита (“Летопись”, III) имеется следующее высказывание: “Испорченный и вместе с тем вносящий порчу больной и воспаленный дух возможно унять не менее сильными лекарствами, чем те страсти, которыми он пылает”.