О праве войны и мира
Шрифт:
То же самое последует, если кто-нибудь придет к убеждению в несправедливости повелений правительства (Витториа, “О праве войны”, 23). Ибо такому лицу подобного рода акты будут казаться недозволенными, пока оно не сумеет отделаться от этого мнения, что ясно из предшествующего изложения.
Что если у них возникает сомнение ?
IV. 1. Если же у того, кто находится под чужой властью, возникнет сомнение, дозволено ли что-либо или нет, то нужно ли ему воздерживаться или повиноваться приказаниям? Большинство полагает, что следует повиноваться; этому не препятствует прославленное изречение: “В сомнительном случае воздержись”, потому что кто сомневается в чем-либо теоретически, тот может не сомневаться в суждении практическом, ибо можно.
2. Сам Аристотель в книге пятой “Этики Никомаха” причисляет к тем, кто совершает беззаконное деяние, не совершая правонарушения, раба, повинующегося господину; а поступающим несправедливо он называет того, от кого исходит источник деяния, очевидно, потому, что слуга не располагает свободой решения, как показывает пословица:
Подневольный слуга добродетелен наполовину;
сходная с ней:
Ведь у того половина ума отъемлется богом,
Кому образ жизни слуги в удел предназначен;
а также изречение, приводимое Филоном:
Рабская доля твоя, ты ума не причастен13.
По словам Тацита, “боги даровали государю верховное суждение о делах, подданному же осталась честь повиновения”. Он же рассказывает о том, как сын Пизона был Тиберием очищен от преступления гражданской войны, “поскольку приказания отца не могли запятнать сына” (“Летопись”, III). Сенека говорит14: “Раб - не цензор повелений господской власти, а их исполнитель”.
3. И, в частности, в этом вопросе относительно военной службы так же мыслил Августин. Он высказывался таким образом: “Стало быть, муж справедливый, когда даже он служит под начальством царя святотатственного, может сражаться правильно по его повелениям, если, соблюдая порядок гражданского мира, он уверен, что отдаваемые ему повеления не противоречат божественным заповедям; если он и не вполне уверен в этом, то делает царя виновным за несправедливость повеления, оправданием же воину является порядок службы” (“Против Фавста”, кн. XXII, гл. 74). И в другом месте: “Когда воин, повинуясь власти, которой он законно подчинен, убьет воина, он ни по какому закону своего государства не ответственен в человекоубийстве15; ибо если бы он не совершил поступка, то был бы виновен в ослушании и пренебрежении к власти; если же он совершил бы это по собственному произволу или полномочию, то был бы виновен в пролитии человеческой крови. Итак, в одном случае он наказывается, если поступает не по приказу; а другом - за неисполнение повеления” (“О граде божием”, кн. I, гл. 26). Отсюда общепринятое мнение, что войны, поскольку дело касается подданных, взаимно справедливы, то есть свободны от неправильности (Сильвестр, на слово-“война”, I, 9, закл. 4; Кастрензий, на L. VI. D. de lustlt.; Сото, кн. V, вопр., I, ст. 7 и вопр. 3, ст. 3; Витториа, “О праве войны”, 32; Коваррувиас, in с. peccat. p. II, 10). В этой связи можно привести следующее изречение:
Кто из обоих взялся за оружие
С большим правом - неведомо то.
4. Все же в этом вопросе встречаются затруднения. И Адриан, наш соотечественник, который был избран последним с севера от Альп римским первосвященником, защищает противное мнение16 (“Разнообразные вопросы”, II);
5. Этому не препятствует то, что, с другой стороны, возникает опасность неповиновения. Ибо если сомнительны’ обе возможности, то меньшее из двух зол свободно от греха (ибо если война несправедлива, то в уклонении от нее нет никакого неповиновения).
Неповиновение в такого рода вещах по своей природе есть меньшее зло, нежели человекоубийство, в особенности же .убийство многих неповинных (Бальд, “Заключения”, II, 385; Сото, De ratlone detegendi secretum, membr. 3, q. 2, In resp. ad I)” Древние сообщают, что когда Меркурий был обвинен в убийстве Арго, он защищался ссылкой на приказ Юпитера, но тем не менее боги не осмелились его оправдать. Не оправдывает и Марциал Потина, приближенного Птоломея, говоря:
Дело, однако, Антония хуже, чем дело Потина;
Этот свершил по приказу, а тот - для себя.
Не много значит также и то, что приводят некоторые, а именно - будто если допустить неповиновение, то может погибнуть государство; потому что в большинстве случаев не годится сообщать народу основания принятых решений (Витториа, “О праве войны”, 25). Хотя это правильно по отношению к побудительным причинам войны, но неправильно в отношении решений правосудия, которым .следует быть ясными и очевидными, стало быть, такими, чтобы их можно и должно было открыто объявлять.
6. То, что сказано - возможно, слишком неопределенно - Тертуллианом о законах, с полным основанием может быть применено к этим законам и установлениям, касающимся ведения войны (“Апология”, гл. 4; “Против язычников”, I, 6):”Гражданин не повинуется беспрекословно закону, не зная постановления о возмездии; никакой закон не обязан себе одному сознанием его справедливости, но такое сознание должно быть сообщено тем, со стороны кого ожидается повиновение. Подозрителен тот закон, который не хочет доказать своей справедливости; нечестив тот закон, который господствует бездоказательно”. У Папиния Ахиллес обращается к Улиссу, подстрекающему его на бой:
Изложи данаям причины такого похода;
Им питать справедливый гнев угодно заране.
“У него же Тесей говорит:
Шествуйте бодро, доверие дайте толикой причине.
Проперций сказал:
Силы воина цель растит, а то сокрушает;
Правды когда лишена, стыд опускает копье.
С этим одинаково следующее место панегириста: “Даже на войне только добрая совесть сама себя оправдывает, так что победа бывает одержана не столько благодаря мужеству, сколько благодаря чистоте. Некоторые ученые мужи истолковывают слово “ярек” в книге Бытия (XIV, 14)17 в том смысле, что слуги Авраама были вполне осведомлены до сражения о справедливости его военных предприятий.
7. Принято также открыто объявлять войну, как мы скажем несколько ниже, с приведением причин, чтобы почти весь человеческий род мог принимать участие в решении вопроса о ее справедливости. Ибо ведь благоразумие, как полагает Аристотель, есть добродетель, свойственная повелителю; справедливость же свойственна человеку как таковому.
8. Во всяком случае, повидимому, необходимо следовать приведенному нами изречению Адриана, если подданный не только сомневается в справедливости войны, но и под влиянием убедительных доводов склоняется явно к тому, что она несправедлива; в особенности же если речь идет о нападении на чужие пределы, а не о защите своих границ (Эгидий Регий, “О сверхъестественных действиях”, спор 31, спорн. вопр. 5, 85; Баньес, на II, II, вопр. 40, ст. 1; Молина, II, спор 113).