О, Путник!
Шрифт:
— Мы во всём навязчиво, долго и упорно ищем какой-то смысл и предаёмся несбыточным мечтам! — усмехнулся я. — Нету его, смысла, ни в чём! Нет! Ау, ау! Где ты, смысл, а ну-ка, выходи! А в ответ — тишина… А, вообще-то, смысл заключается в бессмыслице, дорогой вы мой! В хаосе, в неопределённости и непредсказуемости, в наших непонятных и безумных порывах, в совершаемых нами глупостях, в полной самоотдаче во имя непонятно чего, в наплевательстве на всё, или во внезапных озарениях, или в неожиданных для нас самих подвигах, — и ни в чём более! Бессмысленная вакханалия естества — наш удел! Существование ради существования, жизнь ради самой жизни, движение ради самого движения, вот и всё! Вот вам и весь смысл!
— А поиск истины, борьба за справедливость, наслаждение
— Дорогой мой, какое это познание!? — фыркнул я. — Всё, перечисленное вами, входит в понятие достижения опредёлённых целей, получения удовольствий в процессе нашей жизни, удовлетворения каких-то стремлений и желаний, не более того! А вот понять сокровенный смысл этого самого БЫТИЯ в глобальном масштабе, то есть чётко ответить на вроде бы простые вопросы: зачем, для чего, почему, ради чего? — это кое что посложнее. Ведь вы не будете всерьёз утверждать, что смысл вашей жизни — это участие в рыцарских турнирах и победа в оных. Ну, пройдёт молодость, отгремят фанфары. Будете сидеть вы перед пылающим камином, закутанный в плед, надсадно хрипя и кашляя, и думать: «А ради чего я прожил эту жизнь, что дальше, правильно ли я жил? От моего славного меча останется проржавевший остов, тело моё съедят черви, друзья мои и знакомые забудут обо мне через пару недель, а то и раньше, наследники мои умрут, так же, как и я. И кану я окончательно в полную безвестность!».
— А если после нас останется что-то важное, нетленное, великое, мудрое, нужное? Ведь тогда имена наши будут славиться в веках, Сир!
— Вы о книгах, скульптурах, картинах, дворцах, партитурах, пирамидах и всём остальном подобном? — иронично спросил я. — «Что тебе Гекуба, что ты Гекубе». Кажется так… Что мне Хеопс? Хеопс и Хеопс… Пирамида пока стоит, ею восхищаются, испытывают от её созерцания истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие. А что мы знаем об этом фараоне? Помер и помер, и никого он особо не интересует, кроме кучки полубезумных египтологов. Хеопс… Бедный юноша-инвалид. Так, — пыль на ветру забвения. «Что в имени тебе моём?». Сколько людей погубил, идиот, и ради чего? Может быть, среди тысяч безвременно умерших строителей пирамиды было несколько Пушкиных, Спиноз, Боттичелли и Конфуциев. Или среди их потомков, не родившихся по воле этого маньяка или жрецов!? Хеопс! Тьфу, тьфу, тьфу! Да и, вообще, история создания данной пирамиды очень мутна. Есть версия, что она воздвигнута задолго до Хеопса!
— В очередной раз я почти ничего не понял, Сир. Вернёмся к душе… Как можно сотворить великолепную статую, или дворец, или написать картину, или великую книгу, или, наконец, Имперский Цитатник, не имея способностей, таланта, а значит, души!? Рыба, лошадь или муха не способны к творчеству.
— Ладно, вернёмся к душе, — пробурчал я, чувствуя, что теряю пыл, запал. — «Чего это я так возбудился по поводу Хеопса?», — подумал я и на некоторое время затих.
— Сир!?
— Вернёмся к теме души… Почему же не вернуться. Отвечаю на ваш вопрос и повторяю, что всё в мире материально. Заработали нейроны и рецепторы, электричество побежало по нервным волокнам, закрутилось всё, завертелось, заискрилось, собралось неведомыми путями в кучу, организовалось в некий умственный продукт и отразилось в конечном итоге на таких же сугубо материальных носителях. Писатель написал книгу, скульптор изваял статую, философ произнёс фразу, которая осела в памяти других людей, всё в тех же нейронах. Происходит простая передача информации, или её отражение и воплощение разными путями. Движение руки, звуковая или электромагнитная волна и тому подобное. Ничего более… При чём здесь душа, какая душа?
Я вздохнул, сел на кровать, расслабился. Тело болело, но уже не так, как раньше. Я удовлетворённо хмыкнул.
— Ну ладно, — продолжил я устало и вяло. — Хорошо. Душа существует… Допустим. И так… Прошло время, все люди умерли в результате эпидемии или какой-нибудь глобальной катастрофы. Книги сгорели, скульптуры, крепости, пирамиды и дворцы превратились в пыль и прах. Планета разлетелась на мелкие кусочки. Вот и всё: «Финита ля комедия!». Пусть теперь этот самый дух в виде совокупности миллиардов и миллиардов душ плавает или мечется по Космосу. Кому он нужен? Что дальше? Без материального носителя душа — ничто и никто! Куда ей, бедной, деваться, во что перевоплощаться, в чём смысл её дальнейшего существования? А!?
В наступившей тишине ШЕВАЛЬЕ задумчиво созерцал массивный перстень с красным камнем, покоившийся на среднем пальце его крепкой руки. Я устало любовался по-прежнему безмятежным и спокойным морем. Штиль…
— Ничего, Государь, Бог решит, что делать дальше с неприкаянными душами, на то он и Бог! — вдруг решительно, громко и твёрдо произнёс юноша. — Бог всё расставит на свои места, найдёт выход из любой ситуации. Ну, например, создаст новый мир, сотворит людей, а души — тук как тут! Вот они, готовые к дальнейшей жизни, к следующему воплощению!
Я удивлённо посмотрел на ШЕВАЛЬЕ, задумался, потом рассмеялся:
— Может быть вы и правы, буддист вы наш новоявленный!
— Конечно, прав, Сир, а то, как же иначе?
— Сударь, а не пора ли нам вмазать по рюмочке Можжевеловки? — весело спросил я, с трудом отводя взгляд от гипнотизирующего морского ультрамарина. — Самое время. Повод, кстати, есть. Печальный повод, но что же поделать. Никто и ничто, кроме мёртвых, не даёт живым в полной мере испытать и понять всю радость бытия!
— Какая глубокая мысль! — восхитился ШЕВАЛЬЕ. — Сократ, Платон, Конфуций? В связи с чем она высказана?
— КАПИТАН погиб… Соратник наш верный и давний. Пойдём, помянем его, — устало сказал я, беря в руки ПОСОХ, который стал тёплым и наполнился какой-то внутренней, непонятной для меня, но вполне ощутимой силой и энергией. — А что касается этой фразы… Сию гениальную мысль высказал Великий Император Трёх Островов во время плавания по бурному морю после битвы с Чёрным Спрутом и перед завоеванием Второго Острова. А вообще, до меня данная мысль посетила стольких людей, что вы и не представляете, скольких!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Поминки прошли тихо и печально, как и полагается быть такому мероприятию. Долго они не продлились, так как погода вдруг резко изменилась и переменилась к худшему. Серая пелена облаков снова подёрнула до этого синее и безмятежное небо, неторопливо, но решительно, заполнила всё вокруг. Вечный скиталец-ветер принёс их с запада на своих невидимых, но могучих плечах. Он с каждым мгновением всё более крепчал, усиливался. Стало неуютно, сыро, тревожно и зябко.
Что же, западный, а значит, попутный ветер, — это то, что надо! Мой флот, до этого находящийся в ленивой и сонной неге дрейфа, ожил. Началось милое и сладкое сердцу и душе любого моряка самое разнообразное движение, звуки которого поглотили и свист крепчающего ветра, и усиливающийся шум волн. Раздались громкие команды, затопотали по палубам матросские башмаки, всё пространство вокруг заполнилось и переполнилось криками, руганью, разными стуками, хлопаньем люков и дверей, шорохом и шелестом поднимающихся и расправляющихся парусов. Заскрипели мачты, тяжело задвигались и зашуршали вёсла, вбираемые вовнутрь галер, и поглощаемые их тёмным и жадным нутром. Хаотично заполоскались и захлопали, а потом наполнились ветром и мощно вздулись паруса. Корабли взбодрились, пришли в движение, стали маневрировать, лавировать между собой, восстанавливать слегка нарушенный боевой порядок.