О, Путник!
Шрифт:
Я посмотрел на адски пылающее, гипнотизирующее меня, солнце, вдруг почувствовал, как мысли в голове стали путаться, переплетаться друг с другом, извиваться, как черви, увязать в какой-то неведомой мне ранее зыбкой и серой трясине. Она беспощадно и неумолимо затягивала меня в своё мерзко чавкающее нутро.
— А как всё было? В связи с чем и почему появилась Библия? Кто её написал? Зачем и кому это было нужно? Жил ли на самом деле Иисус Христос? Может быть, он действительно вознёсся на небо? Почему именно он? — жадно засыпал я собеседника градом вопросов. — А Магомед или, вернее, Мухаммед? Кто он был такой, существовал ли в действительности? Являлся ли он пророком
— Ну что за ахинею ты несёшь! — возмутился БОГ, решительно и крепко встряхнув меня за грудки. — Что за потоки сознания, что за бред! Как ты можешь задавать мне вопрос: «Существует ли Бог!?». Право, — и смех и грех! Я же перед тобой! Идиот! Иди под кондиционер, выпей холодного пива! О, я вижу, что ты бледен, глаза горят, руки и голос дрожат, вот-вот потеряешь сознание! Да что с тобой такое творится!? Очнись, приди в себя!
Я, поглощённый до этого внезапно окутавшим и засасывающим меня в своё чрево каким-то вязким, жарким туманом, порождающим безумие, вдруг выпал из него, очнулся от странного наваждения, мгновенно пришёл в себя.
— Что это со мной было? — пролепетал я, плюхаясь в кресло и жадно припадая к бутылке с ледяным пивом.
— Вот и я тебя об этом спрашиваю, — задумчиво произнёс ОН, глядя в пространство. — Неужели в наше общение вмешался мой родственник? Навряд ли, навряд ли. Он сейчас слишком далеко… Да, вы, люди, бываете непредсказуемы. А я то же, хорош, ослабил за тобой контроль. Близкое дружеское общение расслабляет даже меня, что же тут поделаешь. Ну, как себя чувствуешь?
— Превосходно, водки бы, — глухо сказал я. — У меня от пива обостряется гастрит.
— Ты что, с ума сошёл? — удивился ОН. — Какая водка в такую жару!?
— Так мы же под кондиционером. Я даже озяб немного.
— Возможно, ты прав, — ОН вдруг решительно вышел наружу из-под раскинутого над нами белоснежного льняного тента, но через несколько секунд, как ужаленный, заскочил обратно, засмеялся. — Ух, какая там жара, однако! Что же поделаешь, Сахара!
Как всегда, после традиционной искры и хлопка перед нами появился небольшой раскладной столик. На нём я увидел запотевший хрустальный графин с водкой, две маленькие, серебряные с позолотой рюмки, блюдо с солениями и маринадами, два бокала, кувшины: один с густым и холодным томатным соком, другой, запотевший, то ли с квасом, то ли с компотом.
— Прошу к нашему шалашу, — весело произнёс БОГ и быстро наполнил рюмки вожделенной жидкостью.
Мы выпили, закусили, помолчали. Солнце стояло в зените, песок неторопливо струился с бархана на бархан. Скулящий раскалённый ветер, словно голодный бродячий пёс, периодически робко пытался проникнуть под натянутый над нами спасительный навес. Но это ему сделать не удавалось, так как после грозного львиного рыка кондиционера, стоявшего в центре на песке, он мгновенно, безнадёжно и панически ретировался обратно под солнце, безжалостно испепеляющее всё вокруг.
— А ты знаешь, что глубоко под этой необъятной пустыней таятся гигантские запасы пресной воды? — спросил ОН, хрустя солёным, очевидно, бочковым огурцом.
— Где-то об этом читал, — сказал я, надкусывая солёный помидор и вытягивая из него божественный нектар, — рассол, настоянный на десятке трав и кореньев.
— Запасы воды действительно огромны, — произнёс БОГ с какой-то неведомой мне грустью. — Но то, чего бывает много, как правило, неизбежно превращается в малое.
— Не понял…
— Я и сам этого до конца не пойму.
— Поговорили, — саркастически улыбаясь, сказал я, осторожно разливая водку по рюмкам. — А почему эти сосуды так мелки?
— Ну, во-первых, тебе надо беречь здоровье, ты, всё-таки, человек. Во-вторых, ты споишь кого угодно, даже меня. А в-третьих, мы сидим посреди самой великой пустыни на Земле, надо соблюдать приличия.
— Какие? Зачем? Перед кем?
— Перед самими собою, — раздражённо произнёс ОН и поднял рюмку. — Следует уважать великое! Другими словами, не следует устраивать очередную банальную пьянку в одном из самых потрясающих и загадочных мест на Земле. За Сахару! За надежду человечества, за его будущую житницу. Да сгинут пески, да расцветёт Сахара! Да вспомним мы тогда о гордыне и легкомыслии тех, кто правил миром, живя в других краях, и думал, что так будет всегда!
— Что за бред! — возмутился я. — Если ты о грядущих глобальных переменах климата на Земле, то как же Западная Сибирь? Ведь именно ей, в случае всепланетарной катастрофы, якобы, уготована особая роль. Или я ошибаюсь, и что-то не так понял?
— Никакой это не бред! — стукнул ОН ногой по песку, вздыбив его вековую дремлющую сущность. — Забыл, с кем разговариваешь!?
— А вот такой стиль общения для меня неприемлем! Пошёл ты куда подальше! Желательно, к своему милому родственнику! — я решительно наполнил водкой бокал, лихо опрокинул его в себя, отбросил сосуд в сторону и вышел из-под навеса под палящее солнце.
Оно ударило меня жарко и жёстко. Наплевать! Я решительно направился в сторону ближайшего бархана, увязая в песке. Наплевать! Надоело всё! Меня снова стало охватывать какое-то непонятное безумие. От знойного марева, что ли? Или от водки на его фоне?
Тонкие подошвы моих мокасин моментально нагрелись, как будто я ступил на раскалённую сковородку. Во рту пересохло. Кожа на открытых частях тела должна была вот-вот свариться и показать миру таившиеся под ней кровеносные сосуды, ткани, мышцы, кости. Наплевать, всё надоело!
Я громко продекламировал внезапно возникший в голове полузабытое стихотворение:
Он шёл по пустыне, он полз по пустыне И думал, — она никогда не остынет. Он верил в оазис, он верил в спасенье, Как верят в Христа и в его Воскресенье. Песок ниоткуда, песок отовсюду, Конечно не самое лучшее блюдо. Барханы пылали, барханы дрожали, Подобных себе неустанно рождали. Барханы, как волны куда-то стремились, По телу земли измождёно струились. И было так тихо, и было так пусто, Не слышно ни крика, ни стона, ни хруста. Он шёл по пустыне, он полз по пустыне, Её ненавидящий страстно отныне…