О себе (сборник)
Шрифт:
Спектакль заканчивается в темноте — мощными ударами топора и тишиной, и вздохом падающего дерева.
Вздох дерева — шелест листвы, прощающейся с небом.
Взрыв в бергмановском «Лире»!
И стук топора в «Вишневом саде» — будет срублено дерево жизни?
Обезображенные ненавистью лица в «Ромео и Джульетте»!
В это время все тот же Герман выпустил «Театр времен Нерона и Сенеки» в датском Королевском театре. И пьеса хорошо вписалась в это объяснение в ненависти к толпе.
Здесь тоже — безгласная толпа. В подземелье — это гладиаторы, убойные
И эта толпа подземельных рабов продолжается покорной уличной толпой свободных римлян, с энтузиазмом участвующих в безумном балагане, в который превратил Рим актер-террорист Нерон…
Чуть-чуть о прессе
На премьере «Нерона», сыграв спектакль, актеры не расходились.
Был банкет, и его затянули до утра. Ждали выхода самой влиятельной датской газеты. Там должна была быть рецензия. И если бы она была плохой, надо было сразу перекрывать балкон… Со зрителем тотчас стало бы, мягко говоря, напряженно.
Я смотрел на все это тогда с великой завистью. Я приехал из страны-наоборот. Если рецензия плохая, зритель опрометью мчался на спектакль. Не было лучшей рекламы, чем разгромная статья.
А здесь: какая была радость — похвалили.
Статью читали вслух: «Сенека — собирательное лицо тех интеллигентов, которые шли на компромисс с тиранией и которые слишком поздно устыдились этого… В этой комедии жизни идет серьезнейший разговор о человеческой слабости, которая способна привести мир на грань катастрофы в «темные времена» и о тупой покорной толпе, готовой сегодня с энтузиазмом славить деспота и с таким же энтузиазмом завтра его проклинать».
Два драматурга
Одна зарубежная работа о моих пьесах показалась мне забавной. Она принадлежала американскому профессору Майе Кипп. Она писала, что есть два драматурга с одной фамилией. Один автор — «Лунина», «Сократа», «Нерона и Сенеки», а другой — «Она в отсутствии любви и смерти», «104 страницы про любовь», «Я стою у ресторана…» и так далее. «И это не просто очень разные драматурги, — писала она, — они, вообще, не должны подавать руки друг другу».
Действительно, все это время параллельно с историческими пьесами я пытался делать невозможное — писал о женщинах. Мир женщины — это голос природы, ибо ее предназначение создавать новую плоть. И оттого в ней хаос и безмерность. И потому она способна устанавливать связь через пространство, и предвидение для нее — быт. Мир воображения и мир реальный у нее опасно сливаются. И потому множество женщин погибли на кострах инквизиции, убежденно описывая свои полеты на шабаш.
Они всегда в ожидании.
Вечные невесты, ждущие того, кто никогда не придет.
Я говорю не обо всех женщинах — лишь о тех, о ком осмелился писать.
Маргарита
Мне довелось знать таинственнейшую Елену Сергеевну Булгакову. Жила она не очень далеко, но и не
Так что оставалось только поверить: она передвигается на Маргаритиной метле.
В моем присутствии она рассказывала, как продолжает беседовать с Булгаковым. Для этого достаточно ей положить голову в его секретер, накрыться крышкой… и начинался разговор!.. Она говорила, что это он уже после смерти запретил ей передавать «Мастера…» на Запад. Хотя она никак не могла исполнить его завет — напечатать роман у нас. После нескольких отказов это казалось совсем безнадежным. Но он велел ей продолжать ждать.
И вот в год полувекового юбилея советской власти, всю жизнь гонимый этой властью, Булгаков оказался одним из самых плодовитых писателей — вышел главный его роман, поставили запрещенные пьесы. И неизвестный до того широкой публике, он сразу стал самым знаменитым писателем советской России.
Нашему писателю должно повезти не с женой, но со вдовой.
Пьесы о женщинах
В 80-х годах я придумал вести журнал «Начало». Это был устный журнал. Я вел его в ЦДЛ. Решил показывать на сцене писательского дома новые течения в искусстве. В то время это был андеграунд… И, представляя весьма странных для тогдашней писательской аудитории певцов, поэтов, театральные спектакли, каждый раз предупреждал: «Неважно — нравятся они вам или нет, это не имеет никакого значения. Вы должны просто знать: это — есть! Это не прошлое и, возможно, не будущее — это новое настоящее».
Это было воистину настоящее — безумное и интереснейшее искусство. Оно вырвалось из подполья в начале перестройки и, по мере развития наших рыночных отношений, было буквально раздавлено народившимся шоу-бизнесом.
Тогда, глядя на этих молодых людей, я не мог не чувствовать: они — новое поколение с новым взглядом на мир. Что делать, новые времена — новые песни… и старые трагедии. Трагедии прежних.
Вот об одной такой новой девочке я попытался написать.
Пьеса называлась длинно: «Она в отсутствии любви и смерти».
Героиня — семнадцатилетняя девушка, Она. Для Нее нет разницы между мифом и реальностью, как не было у Цветаевой. Она живет в фантастическом, выдуманном ею мире Любви и Смерти. Но окружает ее обыденный мир — соты, где живут, копошатся, едят, где похоть привычно именуется любовью… У нее же все — реальность и все — выдумка. Она знакомится с мужчиной и тотчас создает из него своего мужчину — «милое чудо».
Я хотел, чтобы на сцене была декорация — соты… Это комнатки в разных домах, где живут герои пьесы. И действие в них должно было идти одновременно: мать девочки в своей комнате болтает с подругой, подруга в своей комнате ей отвечает. Она (девочка) приходит снимать комнату (чтобы не жить с матерью) и знакомится с мужчиной, в это время жена мужчины встречается с любовником, обдумывая вместе с ним, как ей вернуться к мужу… и так далее.