О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
— Дэн проснулся и уже ходит, — сообщила она. — Правда, пошатывается, но на ногу наступает как ни в чем не бывало.
— Прекрасно! Самое трудное уже позади. И я убежден, что все будет в порядке.
Наступила пауза, потом голос в трубке произнес:
— Огромное вам спасибо. Мы все страшно за него бес-покоились. Особенно мой младший брат и сестренка. Мы очень, очень вам благодарны.
— Ну что вы! Я сам ужасно рад. Такой чудесный пес! — Я помолчал, собираясь с духом: теперь или никогда! — Помните, мы сегодня говорили про Шотландию. Так я днем проезжал мимо «Плазы»... там идет фильм о Гебридских островах. И я подумал... может быть... мне пришло в голову... что... э... может быть, вы согласитесь пойти посмотреть его вместе со мной?
Еще пауза, и сердце у меня бешено заколотилось.
— Хорошо, — сказала Хелен. — С большим удовольствием. Когда? Вечером в пятницу? Еще раз спасибо — и до пятницы.
Я дрожащей рукой положил трубку на место. И чего я так переживал по этому поводу? Но все теперь было неважно: я снова в игре.
Собачий ревматизм
Для собаки ревматизм — это подлинный кошмар. Конечно, он мучителен и для людей, однако острый приступ способен превратить в остальном здоровую собаку в визжащий, полный ужаса, скованный неподвижностью комок.
Животные с развитой мускулатурой страдают сильнее, и мои пальцы с особой бережливостью ощупывали бугрящиеся трицепсы и ягодичные мышцы небольшого стаффордширского бультерьера. Беззаветно смелый, дружелюбный крепыш, взлетающий высоко вверх, чтобы облизать лицо гостя, сейчас окостенело вытянулся, мучительно вздрагивая и испуганно глядя прямо перед собой. Даже попытка чуть повернуть ему голову вызывала отчаянный вопль.
К счастью, ему было можно помочь, причем быстро. Я набрал в шприц новальгина и сделал укол. Песик, истерзанный кинжальными ударами ревматизма, даже не шелохнулся, когда его кожу пронзила игла. Я отсчитал салициловые таблетки, ссыпал их в коробочку, написал на крышке указания и протянул коробочку хозяину страдальца.
— Когда инъекция подействует, мистер Тавенер, дайте ему одну таблетку. Затем повторите через четыре часа. Не сомневаюсь, что ему тогда будет уже заметно легче.
Миссис Тавенер выхватила коробочку из рук мужа, не дав ему дочесть инструкции.
— Дай я посмотрю! — резко потребовала она. — Ведь давать их ему, конечно, должна буду я.
Вот так она пилила его с той минуты, когда я переступил порог красивого загородного дома среди садов, которые террасами спускались к реке. Пока, помогая мне, он держал голову собаки, жена не давала ему передохнуть. Стоило песику взвизгнуть, как она одергивала мужа:
— Ах, Генри, да не стискивай же бедняжку так грубо! Ты делаешь ему больно!
Она все время гоняла его то за тем, то за этим, а когда он вышел из комнаты, сообщила:
— Во всем виноват мой муж! Он позволял ему плавать в речке. Я знала, чем это кончится!
Во время осмотра вошла их дочь Джулия, и сразу стало ясно, на чьей она стороне. «Да как ты можешь, папочка!» и «Бога ради, папочка!» — так она заполняла паузы, когда ее мать переводила дух.
Супругам Тавенер было под пятьдесят. Он был дородным мужчиной и нажил миллионы на судостроительных верфях Тайнмута, прежде чем сменить дымный воздух заводов и фабрик на этот чудесный загородный дом. Мне он сразу понравился. Я ожидал увидеть сурового промышленного магната, а он оказался мягким, дружелюбным, до странности ранимым человеком и, совершенно очевидно, очень тревожился за стаффордшира.
Миссис Тавенер произвела на меня не особенно приятное впечатление. Улыбки ее были из тех, которые включаются и выключаются механически, а в голубизне ее глаз пряталась сталь. Казалось, она испытывает не столько тревогу за собаку, сколько потребность выместить на муже свое раздражение.
Джулия, уменьшенная копия матери, бесцельно бродила по комнате с надутым видом избалованного ребенка. Переводила пустой взгляд с собаки на меня, равнодушно смотрела в окно на изумрудные газоны, теннисный корт, темную ленту речки за деревьями внизу.
Я в последний раз ободряюще потрепал стаффордшира по голове и поднялся с колен. Когда я убрал шприц, мистер Тавенер положил руку мне на локоть.
— Чудесно, мистер Хэрриот. Мы вам очень благодарны за то, что вы нас успокоили. Признаюсь, я было подумал, что старичку конец наступил, так он визжал. А теперь вам обязательно следует выпить на дорожку.
Рука у меня на локте подрагивала. Этот тремор бросался в глаза, когда он держал голову песика. Болезнь Паркинсона? Нервы? Или просто алкоголь? Да, он явно намеревался налить свою стопку до краев, но едва наклонил бутылку, как дрожь усилилась и виски расплескалось по полированному верху серванта.
— Боже мой! Боже мой! — вскричала миссис Тавенер с интонацией, означавшей: «Нет-нет! Неужели опять?!» А Джулия прижала ладонь ко лбу и возвела глаза к небесам. Тавенер бросил затравленный взгляд на жену и дочь, а затем улыбнулся, протягивая мне стопку.
— Садитесь, садитесь же, мистер Хэрриот. Думаю, у вас есть время немножко передохнуть.
Мы сели у камина, и Тавенер по-приятельски заговорил о собаках, об окрестностях, а затем перешел на картины, украшавшие стены большой комнаты.
В наших краях эти картины вызвали большой интерес. Многие принадлежали кисти знаменитых художников. Их коллекционирование стало теперь главным интересом в жизни Тавенера. Второй его страстью были антикварные часы. И, глядя на замечательные изделия старинных часовщиков, на изящную антикварную мебель, я без труда поверил слухам о богатствах, укрытых в этих стенах.
Миссис и мисс Тавенер не остались с нами, а исчезли, едва виски было налито, но когда я допил свою стопку, дверь распахнулась, и в ней возникли они — удивительно похожие друг на друга в дорогих твидовых жакетах и шапочках, отделанных мехом. Миссис Тавенер, натягивавшая автомобильные перчатки, брезгливо посмотрела на мужа.
— Мы едем в Бротон, — сказала она. — Не знаю, когда вернемся.
Из-за ее плеча Джулия холодно смотрела на отца. Ее губы кривились.
Тавенер ничего не ответил. Он не шевельнулся, когда за окном взревел мотор и застучали брызнувшие из-под колес камешки. Потом пустыми глазами на ничего не выражающем лице посмотрел, как синеватое облачко выхлопных газов рассеивается над подъездной дорогой.
Меня мороз продрал по коже.
— Боюсь, мне пора, мистер Тавенер. Спасибо за виски.