О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
На несколько благостных секунд звук остановился, но затем грохот начался снова. Это был главный фильм сеанса, фильм о Шотландии должен был начаться позже, а про этот в афише было написано, что он — об истории нежной любви. Я не помню названия, но герои постоянно обнимались, что, наверное, было бы правильно, если бы каждый поцелуй не сопровождался хором громких чмоканий, которые испускали мальчишки в партере. Менее романтичные громко портили воздух.
Помимо этого, становилось все жарче. Я расстегнул пиджак и воротник рубашки и едва не терял сознание. А человек, сидевший впереди,
Мэгги Робинсон стояла у портьеры, все еще завороженная видом нашей с Хелен компании. Когда бы я ни смотрел на нее, она не сводила с нас косящего взгляда. Примерно на середине фильма ее внимание было отвлечено суматохой по ту сторону портьеры: ее внезапно отодвинули, и в проходе появилась огромная фигура.
Я с удивлением узнал в ней Гоббера Ньюхауса. Я уже был в курсе, во что ему обошлось неуважение к закону о лицензировании, и теперь было очевидно, что он опять взялся за старое. Основную часть дня он проводил в задних комнатах местных пабов, а сюда пришел, чтобы расслабиться после очередной тяжелой пьянки.
Он, раскачиваясь, пошел по проходу между креслами, свернул — к моему ужасу, — в наш ряд, присел ненадолго на колени к Хелен, оттоптал мне ноги и наконец разместил свой огромный скелет в кресле слева от меня. К счастью, это было очередное место для обниманий — без центрального подлокотника, и ему ничто не мешало, однако он никак не мог устроиться достаточно удобно. Он ерзал и так и этак, а звуки ворчания, сопения и хрипения мог бы издавать крупный боров. Но вот, наконец, он нашел свое место и, рыгнув на весь зал в последний раз, заснул.
История нежной любви и без этого не могла пользоваться успехом, но звуки, издаваемые Гоббером, стали ее погребальным звоном. В моих ушах стоял его мощный храп, запах несвежего пива плыл надо мной, — все это не способствовало проникновению в душевные движения героев.
Но вот закончился последний крупный план, и в зале зажегся свет. Я озабоченно посмотрел на Хелен: я заметил, что по мере того, как вечер медленно тянулся, ее губы время от времени поджимались, а бровь поднималась от удивления. Я подумал, не расстроена ли она. Но тут появилась Богом посланная Мэгги с подносом. Она понимающе улыбалась, пока я покупал две порции шоколадного мороженого.
Едва я откусил, как заметил шевеление под пальто в кресле передо мной. Человечек начинал новую атаку. Его глаза на хмуром лице смотрели все так же враждебно.
— Я знал, — сказал он, — с самого начала, что вы на неверном пути.
— Ах, вот как?
— Да, я занимаюсь животными пятьдесят лет, и с ними никогда так не бывает, если дело в желудке.
— Разве? Возможно, вы правы.
Человечек вскарабкался на кресло, и на секунду мне показалось, что он полезет на меня. Он поднял указательный палец.
— Если у животного неладно с желудком, у него всегда твердый стул.
— А-а, понятно.
— А, если вы вспомните, из того выходил жидкий навоз.
— Да, да, конечно, — сказал я поспешно, глядя на Хелен.
Человечек фыркнул и отвернулся, и мы снова — как будто это все было запланировано заранее, — погрузились в темноту и грохот. Я откинулся на спинку в испуге, когда понял, что что-то не так. Зачем эта резкая западная музыка? И вот на экране появилось название: «Пушки Аризоны».
Я с тревогой повернулся к Хелен.
— Что происходит? Сейчас же должен начаться фильм о Шотландии! Мы же специально пришли на него!
— Должен, — сказала Хелен и с улыбкой поглядела на меня, — но, видимо, не пойдет. Дело в том, что они часто меняют сопутствующие фильмы без предупреждения. Похоже, никто не возражает.
Я устало упал в свое кресло. Что ж, я опять попал в то же положение. В «Ренистоне» не было танцев, сегодня пошел не тот фильм. Я был гением в своем роде.
— Мне жаль, — сказал я. — Надеюсь, ты не будешь возражать.
Она замотала головой.
— Нисколько. Как бы то ни было, давай дадим фильму шанс. Может быть, он не так плох.
Но по мере того, как в древнем ковбойском фильме стали все отчетливее проступать вечные клише фильмов этого рода, моя надежда испарилась. Вечер будет точно таким же, как и ему подобные. Я безучастно смотрел, как шериф в четвертый раз скачет мимо все той же скалы, и оказался совершенно неготовым к грохоту ружейной перестрелки, от которой проснулся даже Гоббер.
«Давай, давай», — заорал он, размахивая руками. Удар его руки пришелся мне в голову, и я сильно прижался к плечу Хелен. Заметив поджатую губу и вздернутую бровь, я начал извиняться. Но на этот раз ее губы разжались, и она рассмеялась. Она смеялась беззвучно, не в силах остановиться.
Я никогда не видел, чтобы девушки так смеялись. Казалось, она дождалась чего-то такого, чего ждала очень долго. Она вся погрузилась в это чувство, откинувшись на спинку кресла и вытянув вперед ноги. Ее руки безвольно висели по сторонам. Хелен смеялась долго, но вот пришла в себя и повернулась ко мне.
Она положила свою руку на мою.
— Послушай, — сказала она, — почему бы нам в следующий раз просто не пойти погулять?
Я сел в кресло. Гоббер снова уснул, и его храп соперничал с грохотом и воем с экрана. Я так и не мог понять, что за человечек сидит передо мной, у меня не было уверенности, что он закончил свое выступление. Часы показывали все те же двадцать минут пятого. Мэгги все смотрела на нас, а у меня по спине потекла струйка пота.
Да, положение было не таким, как я хотел, но мне теперь было все равно. Ведь будет же еще и следующий раз!
Проверка генерала Рэнсома
У Зигфрида была привычка оттягивать мочку уха и смотреть прямо перед собой невидящим взором, когда что-то занимало его мысли. И теперь он сжимал мочку, а другой рукой крошил хлебную корку на своей тарелке.
Обычно я не отвлекал своего патрона от размышлений, да к тому же торопился отправиться по утренним вызовам, но в его лице было что-то настолько многозначительное, что я невольно спросил: