О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
С того утра, которое я провел на вересковом холме, помогая теленку с его ногой, я ежедневно просматривал книгу регистрации вызовов в надежде найти повод еще раз посетить ту ферму. Но у Олдерсонов, к прискорбию, видимо, был весьма здоровый скот. Мне приходилось довольствоваться мыслью о предстоящем в конце месяца визите на ферму, чтобы снять гипс. Поэтому настоящим ударом для меня стал звонок отца Хелен, который сказал, что, поскольку теленку стало лучше, он сам снял гипс. Он с радостью сообщил мне, что перелом сросся прекрасно, а хромоты нет и следа.
Мне уже приходилось
В первый раз это случилось много недель назад, вспоминал я, исполненный жалости к себе, но с тех пор я не добился никакого успеха. Я уже и не помнил, сколько теноров, сопрано и мужских хоров приезжали сюда и уезжали, однажды целый духовой оркестр, умудрившийся каким-то образом набиться в небольшой зал, чуть не порвал мне барабанные перепонки, но я не сделал и шага вперед.
Сегодня струнный квартет усердно елозил смычками, но я едва слышал их. Мои глаза смотрели только на Хелен, сидевшую в нескольких рядах впереди меня между двумя дамами, которых она всегда водила с собой. Это тоже было частью общей неприятности, эти две старухи всегда находились рядом с ней, не давая никаких шансов на личную беседу даже в перерыве между отделениями. Кроме того, существовала еще и общая атмосфера мероприятия: члены общества были в подавляющем большинстве людьми весьма пожилыми, а в воздухе висел мощный школьный запах чернил, учебников, мела и свежеочиненных карандашей. В таком месте было просто невозможно задать вопрос: «А чем вы заняты в субботу вечером?»
Музыканты перестали елозить смычками, и все захлопали. Со стула в первом ряду поднялся председатель Общества и улыбнулся всей компании. «А теперь, дамы и господа, я думаю, пора сделать пятнадцатиминутный перерыв, поскольку, как я вижу, наши усердные помощники уже приготовили чай. Как обычно, цена за чашку составляет три пенса». Раздались смех и общий шум двигаемых стульев.
Я вместе с другими отправился к дальней стене зала, выложил свои три пенса на тарелочку и получил чашку чая с печеньем. Затем я попытался приблизиться к Хелен в тщетной надежде, что на этот раз что-нибудь случится. Это было непросто, поскольку меня постоянно отзывали в сторону то директор школы, то кто-нибудь еще из числа тех, кто считал ветеринара, которому нравится музыка, интересным курьезом. Но в тот вечер я сумел протолкнуться ближе и будто случайно оказаться в ее компании.
Она посмотрела на меня поверх своей чашки. «Добрый вечер, мистер Хэрриот, как вам понравилось?» О боже, она всегда говорит эти слова. И еще — мистер Хэрриот! А что я могу поделать? «Зовите меня Джим», — это бы звучало грандиозно. Но я ответил как всегда: «Добрый вечер, мисс Олдерсон. Да, все очень мило, не так ли?» Все опять шло прахом.
Я жевал свое печенье, пока старые дамы говорили о Моцарте. Каждый вторник происходило одно и то же. Приближалось время, когда я был готов оставить все это дело. Я чувствовал себя побежденным.
К нашей компании, не переставая
Никогда еще предложение помыть чайные чашки не было столь привлекательным для меня, мне показалось, что я вижу обетованную землю. «Да, конечно, с удовольствием, если только мисс Олдерсон не возражает».
Хелен улыбнулась. «Конечно, не возражает. Нам ведь всем надо это делать по очереди».
Я откатил тележку с чашками и блюдцами в подсобку. Это было тесное помещение с раковиной и полками, места в нем хватало только нам двоим.
«Что вы предпочитаете — мыть или вытирать?» — спросила Хелен.
«Я буду мыть», — сказал я и начал наполнять раковину горячей водой. Я подумал, что теперь будет несложно направить разговор в то русло, в которое мне хотелось. У меня не было лучшего шанса, чем сейчас, в этой комнатушке вдвоем с ней.
Но время, на удивление, летело быстро. Прошло уже пять минут, а мы не поговорили ни о чем, кроме музыки. С печальным отчаянием я смотрел, как мы вымыли почти всю посуду, а я ничего не добился. Я был в панике, когда поднял из мыльной воды последнюю чашку.
Это должно было случиться теперь. Я подал чашку Хелен, и она попыталась взять ее у меня, но я крепко держал ее за ручку, поджидая вдохновения. Она нежно потянула ее опять, но я не отпускал. Между нами началась настоящая война. Затем я услышал хриплое кваканье, в котором узнал звук собственного голоса: «Может, встретимся как-нибудь?»
Она секунду молчала, а я пытался угадать по лицу ее настроение. Она удивлена, раздражена, шокирована? Она покраснела и ответила: «Если хочешь». Я снова услышал кваканье: «В субботу вечером?» Она кивнула, вытерла чашку и вышла.
Лошади на пенсии
Я вернулся на свое место с ухающим сердцем. Мелодии фальшивого Гайдна, которые исполнял квартет, проходили мимо моих ушей. Я наконец-то сделал это! Но действительно ли она хочет видеть меня? Не втянул ли я ее против ее воли? Я сжимал пальцы на ногах от волнения, но успокоил себя тем, что это был шаг вперед — плохой или хороший. Да, я в конце концов сделал это.
Пока мы завтракали, я глядел, как за окном в лучах восходящего солнца рассеивается осенний туман. День снова обещал быть ясным, но старый дом в это утро пронизывала какая-то промозглость, словно нас тронула холодная рука, напоминая, что лето прошло и надвигаются тяжелые месяцы.
— Тут утверждают, — заметил Зигфрид, аккуратно прислоняя номер местной газеты к кофейнику, — что фермеры относятся к своим животным бесчувственно.
Я перестал намазывать сухарик маслом.
— То есть жестоко с ними обращаются?
— Ну, не совсем. Просто автор статьи утверждает, что для фермера скотина — только источник дохода, чем все и определяется, а об эмоциях, о привязанности не может быть и речи.
— И правда, что получилось бы, если бы фермеры походили на беднягу Кита Билтона? Свихнулись бы все до единого.