О всех созданиях - больших и малых
Шрифт:
С того утра, которое я провел на вересковом холме, помогая теленку с его ногой, я ежедневно просматривал книгу регистрации вызовов в надежде найти повод еще раз посетить ту ферму. Но у Олдерсонов, к прискорбию, видимо, был весьма здоровый скот. Мне приходилось довольствоваться мыслью о предстоящем в конце месяца визите на ферму, чтобы снять гипс. Поэтому настоящим ударом для меня стал звонок отца Хелен, который сказал, что, поскольку теленку стало лучше, он сам снял гипс. Он с радостью сообщил мне, что перелом сросся прекрасно, а хромоты нет и следа.
Мне уже приходилось восхищаться инициативностью и уверенностью в себе местных жителей, но в тот раз я долго проклинал эти их качества. Пришлось вступить в Музыкальное общество. Я видел, как она входит в класс, где проводились собрания, и с удалью отчаявшегося следовал за ней.
В первый раз это случилось много недель назад, вспоминал я, исполненный жалости к себе, но с тех пор я не добился никакого успеха. Я уже и не помнил, сколько теноров, сопрано и мужских хоров приезжали сюда и уезжали, однажды целый духовой оркестр, умудрившийся каким-то образом набиться в небольшой зал, чуть не порвал мне барабанные перепонки, но я не сделал и шага вперед.
Сегодня струнный квартет усердно елозил смычками, но я едва слышал их. Мои глаза смотрели только на Хелен, сидевшую в нескольких рядах впереди меня между двумя дамами, которых она всегда водила с собой. Это тоже было частью общей неприятности, эти две старухи всегда находились рядом с ней, не давая никаких шансов на личную беседу даже в перерыве между отделениями. Кроме того, существовала еще и общая атмосфера мероприятия: члены общества были в подавляющем большинстве людьми весьма пожилыми, а в воздухе висел мощный школьный запах чернил, учебников, мела и свежеочиненных карандашей. В таком месте было просто невозможно задать вопрос: «А чем вы заняты в субботу вечером?»
Музыканты перестали елозить смычками, и все захлопали. Со стула в первом ряду поднялся председатель Общества и улыбнулся всей компании. «А теперь, дамы и господа, я думаю, пора сделать пятнадцатиминутный перерыв, поскольку, как я вижу, наши усердные помощники уже приготовили чай. Как обычно, цена за чашку составляет три пенса». Раздались смех и общий шум двигаемых стульев.
Я вместе с другими отправился к дальней стене зала, выложил свои три пенса на тарелочку и получил чашку чая с печеньем. Затем я попытался приблизиться к Хелен в тщетной надежде, что на этот раз что-нибудь случится. Это было непросто, поскольку меня постоянно отзывали в сторону то директор школы, то кто-нибудь еще из числа тех, кто считал ветеринара, которому нравится музыка, интересным курьезом. Но в тот вечер я сумел протолкнуться ближе и будто случайно оказаться в ее компании.
Она посмотрела на меня поверх своей чашки. «Добрый вечер, мистер Хэрриот, как вам понравилось?» О боже, она всегда говорит эти слова. И еще — мистер Хэрриот! А что я могу поделать? «Зовите меня Джим», — это бы звучало грандиозно. Но я ответил как всегда: «Добрый вечер, мисс Олдерсон. Да, все очень мило, не так ли?» Все опять шло прахом.
Я жевал свое печенье, пока старые дамы говорили о Моцарте. Каждый вторник происходило одно и то же. Приближалось время, когда я был готов оставить все это дело. Я чувствовал себя побежденным.
К нашей компании, не переставая улыбаться, подошел председатель общества. «Боюсь, сегодня вечером мне придется попросить кого-то из вас в наряд по мытью посуды. Может быть, наши молодые члены возьмутся за это дело?» Он весело смотрел то на меня, то на Хелен.
Никогда еще предложение помыть чайные чашки не было столь привлекательным для меня, мне показалось, что я вижу обетованную землю. «Да, конечно, с удовольствием, если только мисс Олдерсон не возражает».
Хелен улыбнулась. «Конечно, не возражает. Нам ведь всем надо это делать по очереди».
Я откатил тележку с чашками и блюдцами в подсобку. Это было тесное помещение с раковиной и полками, места в нем хватало только нам двоим.
«Что вы предпочитаете — мыть или вытирать?» — спросила Хелен.
«Я буду мыть», — сказал я и начал наполнять раковину горячей водой. Я подумал, что теперь будет несложно направить разговор в то русло, в которое мне хотелось. У меня не было лучшего шанса, чем сейчас, в этой комнатушке вдвоем с ней.
Но время, на удивление, летело быстро. Прошло уже пять минут, а мы не поговорили ни о чем, кроме музыки. С печальным отчаянием я смотрел, как мы вымыли почти всю посуду, а я ничего не добился. Я был в панике, когда поднял из мыльной воды последнюю чашку.
Это должно было случиться теперь. Я подал чашку Хелен, и она попыталась взять ее у меня, но я крепко держал ее за ручку, поджидая вдохновения. Она нежно потянула ее опять, но я не отпускал. Между нами началась настоящая война. Затем я услышал хриплое кваканье, в котором узнал звук собственного голоса: «Может, встретимся как-нибудь?»
Она секунду молчала, а я пытался угадать по лицу ее настроение. Она удивлена, раздражена, шокирована? Она покраснела и ответила: «Если хочешь». Я снова услышал кваканье: «В субботу вечером?» Она кивнула, вытерла чашку и вышла.
Лошади на пенсии
Я вернулся на свое место с ухающим сердцем. Мелодии фальшивого Гайдна, которые исполнял квартет, проходили мимо моих ушей. Я наконец-то сделал это! Но действительно ли она хочет видеть меня? Не втянул ли я ее против ее воли? Я сжимал пальцы на ногах от волнения, но успокоил себя тем, что это был шаг вперед — плохой или хороший. Да, я в конце концов сделал это.
Пока мы завтракали, я глядел, как за окном в лучах восходящего солнца рассеивается осенний туман. День снова обещал быть ясным, но старый дом в это утро пронизывала какая-то промозглость, словно нас тронула холодная рука, напоминая, что лето прошло и надвигаются тяжелые месяцы.
— Тут утверждают, — заметил Зигфрид, аккуратно прислоняя номер местной газеты к кофейнику, — что фермеры относятся к своим животным бесчувственно.
Я перестал намазывать сухарик маслом.
— То есть жестоко с ними обращаются?
— Ну, не совсем. Просто автор статьи утверждает, что для фермера скотина — только источник дохода, чем все и определяется, а об эмоциях, о привязанности не может быть и речи.
— И правда, что получилось бы, если бы фермеры походили на беднягу Кита Билтона? Свихнулись бы все до единого.