О, юность моя!
Шрифт:
Когда демонстранты подошли к дому Выграна, это была уже большая толпа. Первый камень полетел в окно второго этажа, осыпав балкон звоном разбитых стекол.
— Выграна давайте!
— Полковника!
— Выграна! Выграна!
Полковник вышел на балкон.
— В чем дело, господа?
— За что арестовали Бредихина?
— Прошу разойтись. Кого надо, того арестовали.
— Так у нас разговор не пойдет! — закричал Груббе.— Отвечай народу, за что арестовали!
— Как ваша фамилия и кто вы такой?
— Это не ваше дело! За что Бредихина?
— Освободить Бредихина! — завопил Сенька Немич.
—
— Господа, разойдитесь.
— Требуем освободить Бредихина!
— Я уже сказал: будет суд. А пока разойдитесь. Честью прошу.
Выгран повернулся и вошел в комнату. Вслед емусразу же полетели камни. Но из ворот дома уже выходил солдатский караул с винтовками наперевес.
— Разойдись! — скомандовал прапорщик Пищиков.
Из полицейского участка, что напротив, скакали безусые стражники, посвистывая нагайками, и бежали усатые городовые, размахивая револьверами на длинных оранжевых шнурах.
— Разойдись!
Через час адвокат Гринбах нанес визит прокурору Листикову.
— На каком основании арестован Андрон Бредихин?
Прокурор Листиков, седой кощей в черных очках, повернул к нему свой череп и заскрипел голосом гусиного пера:
— Почему это вас интересует?
— Я говорю от имени родственников, которые поручили мне вести его дело. Если же вспомнить события у дома начальника гарнизона, то, полагаю, этот вопрос вправе задать вам любой гражданин нашего города.
— Гражданин города!— иронически скривив губы, повторил за адвокатом прокурор. — Кто этот гражданин? Босяк с Пересыпи?
Он наклонился над столом, выбрал из сигарного ящика большой окурок и взял его в свой старушечий рот. Перекатывая сигару из одного угла губ к другому, прокурор выжидательно глядел на адвоката. Гринбах понял старый прием начальства заставлять клиентов обслуживать его и таким образом подсознательно признавать его превосходство, поэтому намеренно не дотрагивался до спичек, которые лежали тут же у ящика. Не дождавшись услуги, старик сам потянулся за коробком, чиркнул спичкой и в отместку дунул в адвоката целым клубом дыма.
— По какой статье Бредихин арестован? — спросил Гринбах, отмахнувшись от сизых слоев сигарного аромата. — Где тут corpus delicti? [2]
— Самоуправство.
— Ничего тоньше не придумали?
— Господин частный поверенный! Прошу не забываться! Вы на официальном приеме.
— Тысяча извинений, господин прокурор! Я всегда был высокого мнения о вашем уме, но я довольно долго живу на свете и много раз замечал, что даже умные люди вынуждены говорить наивности, когда защищают заведомо неправое дело.
2
Состав преступления.
— Вы очень развязны, уважаемый.
— Дурное воспитание: я сын портного.
— Пора бы об этом и забыть.
— Рад забыть, но у кого учиться? Вот вы, например, закурили сигару, не сочтя нужным предложить и мне. К счастью, я некурящий. Но далее вы сочли возможным дохнуть на меня куревом, а я некурящий. К несчастию.
Прокурор поперхнулся;
— Прошу извинения. Отнесите это за счет моего склероза.
— Не прикажете ли за счет вашего склероза отнести и обвинение Бредихина в самоуправстве?
— Как вы не понимаете, упрямый вы человек! Бредихин,
— Но где же покушение? Шхуна стоит на якоре у пристани Шокарева. А ведь Бредихин мог ее увести куда угодно, хоть в Турцию.
— Не успел. Вовремя арестовали.
— За что?
— За самоуправство.
— Но шхуна стоит на якоре у пристани господина Шокарева. Стоит или нет?
— Стоит.
— Где же самоуправство?
— Стоит. А могла бы не стоять, если бы не были приняты меры.
— Вот именно: «бы», «бы». Значит, он арестован не за то, что совершил, а за то, что мечтал совершить?
— Хотя бы.
— Мечтал, но даже не попытался?
— Пусть даже так.
— Но ведь мечта еще не создает преступления. Volentia non fecit injuriam [3] . Есть такой анекдот: два юнкера стоят у Зимнего дворца. Выезжает императрица. «Ах, какая женщина! Я бы опять хотел ее целовать!» — сказал один. — «Как опять? Разве ты ее уже целовал?» — «Нет, но один раз я уже хотел».
3
Желание еще не создает преступления.
Прокурор засмеялся.
— Вас интересует юридическое крючкотворство, господин частный поверенный, а я гляжу в корень вещей. Поэтому вашу латынь и ваши анекдоты можете оставить при себе. Аудиенция окончена!
Прокурор встал. Гринбаху ничего не оставалось, как взяться за шляпу.
— Корень вещей сегодня называется «революцией». С огнем не шутят, господин прокурор. Имею честь. А Бредихин этот обойдется вам очень дорого.
— Но-но, только без угроз, — проворчал старик, двинувшись к выходу с осторожностью, диктуемой тем, как бы пепел не осыпался с его коричневого окурка: это был единственный вид спорта, который прокурор мог себе позволить.
Вечером Самсон привел Леську на квартиру Караева. Это был акт огромного доверия, и Гринбах, конечно, согласовал его со своим отцом. Впустила Леську Юлия, младшая сестра Сеньки Немича. Она же осталась с ним на кухне следить за тем, чтобы Леська только слушал, но не заглядывал в комнату. А взглянуть было интересно: оттуда несся высокий, слегка грассирующий, чуть-чуть барский баритон — так в Евпатории не говорил никто.
— Арест Бредихина, — звучал баритон, инцидент очень полезный для революции: он возбуждает умы, раздражает в народе совесть. И все же мы должны объяснить рабочим, что идеология Бредихина не имеет ничего общего с политикой большевиков. Как говорил Маркс, во время революции делается глупостей ничуть не меньше, чем во всякое другое время. Не в том сейчас дело, хотел или не хотел Бредихин отобрать у хозяина корабль в пользу матросов. Пусть эта акция была бы совершена даже согласно постановлению общего собрания, все равно она была бы неправильной. Здесь перед нами типичный случай синдикализма, который, конечно, привел бы к анархии, если б наша партия стала на такую точку зрения. Не частное присвоение имущества буржуазии в пользу того или другого коллектива трудящихся, а национализация капитала в пользу пролетарского государства в целом — вот один из пунктов нашей программы. Это мы должны объяснить всем и каждому, потому что главная задача времени — идейная вооруженность народных масс.