«О» - значит омут
Шрифт:
– Какой крючок, Диана? Он не на крючке, разве что в ваших мыслях. Он живет собственной жизнью, и если он создает себе проблемы направо и налево, что вам до этого?
Она поджала губы.
– Вы сейчас это говорите, но вы с ним еще не закончили. Поверьте мне. Вы оказали ему доверие, чем его последнее время не баловали. Он вернется. Появится новый кризис, новый неудачный поворот событий...
– Это мое дело, вы не думаете?
– Вы мне не верите, так?
– Я слышала каждое ваше слово. Я понимаю, почему вы на него сердитесь, но мне не нравятся оптовые осуждения. Оставьте парня в покое. Вы пришли сюда предупредить меня.
Вы это сделали, и я вам благодарна. Я на красном уровне
Это заставило Диану замолчать. Она отпрянула, как будто я дала ей пощечину. Она взяла свою сумочку и вытащила визитку.
– Здесь мой телефон, если вам когда-нибудь понадобится со мной связаться. Извините, что отняла так много времени.
Дойдя до двери, она остановилась.
– Хотите услышать лучшую часть?
Я хотела отпустить остроумную ремарку, но прикусила язык.
– Через шесть дней после папиной смерти Майкл увидел свет. Он отмежевался от своих слов. Он отказался от своих заявлений о сексуальном насилии. Он сказал, что понял, что Марти Осборн искусственно насадила все эти воспоминания. Упс. Большая ошибка. Он взял все назад. Вот с кем вы имеете дело. Хорошего дня.
Она вышла из офиса, хлопнув дверью.
11
В тот вечер я ужинала у Рози, в таверне за полквартала от моей квартиры. Это идеальное место для здешней пьющей толпы, и служит заменой моей несуществующей социальной жизни. В летние месяцы в баре доминируют поклонники софтбола, отмечая победы, такие немногочисленные, что едва заполняют колонку спортивных новостей местной газеты.
Время от времени они сколачивают любительские команды американского футбола, проигравшие ставят победителям бочонок пива. Перед чемпионатом страны ведутся бесконечные шумные дебаты, споры и делаются ставки. В конце концов, все скидываются по десять баксов и вытягивают имена из огромной глиняной пивной кружки, которую Рози хранит под прилавком.
Рози родилась в Венгрии и, хотя прожила в Санта-Терезе большую часть жизни, отказывается избавляться от своего акцента и извращенной структуры фраз. Она и брат Генри, Вилльям, поженились в День Благодарения три с половиной года назад. Это странный союз, но он оказался удачным для обоих.
Я села в своей любимой кабинке, в дальнем конце бара. Не успела я снять куртку, как появилась Рози и поставила на стол пустой бокал для вина. Она, видимо, только что выкрасила волосы, которые были глубокого красного оттенка, никогда не виданного мной на человеческой голове. Она держала банку с вином с завинчивающейся крышкой и этикеткой : Монгрел белое, 1988. Рози открыла банку и налила вино, которое издало звук «глаг-глаг-глаг», падая в мой бокал.
– Я знаю, что ты должна сначала попробовать и сказать, нравится ли тебе, но это все, что у меня есть. Бери или откажись.
– Я беру.
– Тебе нужно лучше кушать. Очень худая, так что я дам тебе бобовый суп со свиными ножками. Я бы сказала венгерское название, но ты забудешь, так что не стоит и стараться.
Генри принес свежие булочки. Я дам тебе много, с венгерской сырной пастой, тебе понравится.
– Прекрасно. Не могу дождаться.
Спорить с Рози было бесполезно, потому что она всегда делала по-своему. Меня успокаивают женщины-командирши, потому что берут принятие решений в свои руки.
Со всем соглашающиеся женщины, вот кто меня бесит, хотя, Рози иногда тоже это делает.
Она удалилась на кухню, с блокнотом для заказов в руке, и вернулась через некоторое время, с обещанной трапезой на подносе. Уравновесила поднос на краю стола и поставила передо мной большую миску с супом, за которой последовала корзинка с булочками, накрытыми салфеткой и вазочка с сырной пастой. Я положила руку на салфетку и почувствовала тепло.
Я ела, иногда издавая хрюкающие звуки, связанные с жадным аппетитом и полным одобрением того, что попадало в мой желудок. В 7.00 решила отправиться домой. Моим намерением было переодеться в спортивный костюм и поваляться на диване с недочитанной книжкой. Я натянула ветровку и поправила воротник. Солнце село, и можно замерзнуть, пройдя полквартала. Я застегнулась и перекинула сумку через плечо. Когда сунула руку в карман, мои пальцы наткнулись на бирку, которую Чини положил вчера в мою ладонь.
Я вытащила и рассмотрела ее, что раньше у меня не было возможности сделать. Пластмассовый диск был облеплен грязью. Я пересекла комнату и подошла к бару, где работал Вилльям, как всегда элегантно одетый в шерстяные серые брюки, белую рубашку и галстук. Он снял пиджак и повесил на вешалку, которая помещалась на специальном крючке на стене. Еще одной уступкой работе были два конуса из бумажного полотенца, которые он обернул вокруг рукавов и закрепил резинками, чтобы не запачкать манжеты.
Я протянула мой чек и десятидолларовую купюру. Мой ужин стоил 7.65, включая плохое вино.
– Сдачи не надо.
– Спасибо. Хочешь что-нибудь еще? Рози испекла яблочный штрудель, пальчики оближешь.
– Лучше не надо, но я бы хотела стакан содовой воды.
– Конечно. Лед положить?
– Нет.
– Кусочек лимона или лайма?
– Нет, спасибо, ничего не надо.
Я смотрела, как он наливает воду в высокий стакан.
– У вас не найдется лишнего полотенца? Грязное тоже подойдет.
Он заглянул под барную стойку и извлек влажное полотенце, которое, наверное, положил туда раньше. Вилльям — ярый сторонник санитарии. Он видит мир как большую чашку Петри, в которой культивируются бог знает какие микробы и смертоносные бактерии.
Я уселась на барный стул там, где освещение было получше, и отчистила грязь с бирки.
На одной стороне был телефонный номер. На другой - имя собаки, Улф.
Я поднесла к носу мягкий кожаный ошейник, отметив слабый запах гниения. Положила ошейник обратно в карман, вернула Вильяму полотенце и помахала на прощание.
Снаружи было холодно, и улица пуста. Было только начало восьмого, но соседи сидели дома и готовились к ночи. Через двадцать один год, наверное, было невозможно определить, умер ли Улф от старости или его усыпили из-за болезни или травмы. «Пираты», должно быть, вдоволь посмеялись над Саттоном, отпуская шуточки насчет карты сокровищ. Я догадывалась, что Майкл был бы так же очарован собачьими похоронами, проведенными с должной помпой.
Не знаю, что вызвало мои размышления, разве что желание защитить Саттона после его публичного унижения. Как это должно было понравиться его сестре, увидеть, каким дураком он выставил себя перед всеми.
Ну да ладно. Зайдя домой и закрыв за собой дверь, я проверила замки, включила дополнительный свет и закрыла жалюзи. Переоделась в домашнее, взяла одеяло и устроилась на диване почитать. Слава богу, впереди были выходные, и я собиралась все время провалять дурака, что и сделала.
Утро понедельника прошло в незначительных хлопотах. Дневное время заняло расследование по запросу финансовой компании из Аризоны, которая собиралась принять на работу сотрудника высокого уровня. Согласно его резюме, он жил и работал в Санта-Терезе с июня 1969 до февраля 1977. Ничего не говорило о том, что он что-то скрывает, но директор по кадрам попросила меня пройтись по открытой информации. Если что-то будет не в порядке, они пришлют своего человека, для углубленного расследования. Я рассчитывала, что это будет работа на полдня, но зато не утомительная. Деньги есть деньги, и я была рада угодить.