Об Ахматовой
Шрифт:
МОСКВА СЕРЕБРЯНЫЙ БОР ТАМАНСКАЯ 101 КВ. 5 БРАГАНЦЕВОЙ ШТЕМПЕЛЬ ВЕРЕИ НРФ 340 20 23 0850 ЗНС
РАДЫ ПРИЕЗЖАЙТЕ ПРЯМОЙ АВТОБУС ТИШИНСКИЙ БИЛЕТЫ ЗАРАНЕЕ ЖДЕМ ЖЕНЯ ЛЕНА НАДЯ
Почтовый штемпель (неточный):
«Москва 22.7.67».
87
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
<Начало августа 1967 г., Верея>Наташенька! Вырвалась выкупаться в город и спешу вам ответить.
Мы все скучаем по вас. Не забывайте нас за своими экзаменационными делами. Пишите. Я усталая, Ленку это сердит. Она как буря, но ничего. От ее бури моя усталость только хуже. Что поделаешь?
Моя мечта: чтобы вы поскорее приехали «тенью», скрывшись от Иры и от всех. Чтобы мы тихонько с вами пожили несколько дней вдвоем. Что если это можно? Постарайтесь, дружок. Пока не поздно, и я еще хоть и нудно, но всё же ворочаю губами.
Привет всем, т. е. Виктору с Танями и Шуре. Целую крепко.
Н.М.
88
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
17 августа <1967 г., Москва или Верея>17 августа
Наташенька! Вы уже, наверное, скоро вернетесь в Воронеж. Я по вас всегда скучаю.
Сейчас я в бешенстве на Харджиева.
Он обрезал листок с «Нищенкой»1 (отрезал первую строфу). Зачем? Наверное, мне на пакость – чтобы напечатать без нее на формальных основаниях: нет рукописи. Доказать, что он отрезал, очень просто. Есть другие листки такого же вида, но больше… на строфу. Гад. Он не стихи любит, он свое редакторство любит.
Как Шура? Как жизнь? Ох, как я по вас скучаю.
Ваша Н.М.1 Стихотворение О.М. «Еще не умер ты. Еще ты не один…» (1937), в первой строфе которого говорится о Н.Я.
89
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
<Сентябрь 1967 г., Москва>
Наташенька дорогая! Вы мне не ответили на письмо, хотя оно было настолько дикое, что отвечать, в сущности, было не на что. Я даже забеспокоилась, что с вами; позвонила Иосифу Исааковичу… Он сказал, что недавно был в Воронеже и там всё в порядке.
Мои дела с Харджиевым такие: он врет так, что попадается на каждом шагу. Я ему сказала, что узнала, как он врет, когда он убеждал меня, будто это не он разразился матом по телефону, – помните, как он вас ошарашил? А мне он говорил: «Надя, это не я, вы же знаете меня…» И голос звучал правдиво. На этот раз он признался, что это был он, но… он принял вас за соседку…
Конечно, он психопат, маниак и вор. Мне стыдно, что я доверила ему рукописи. У меня была мысль жаловаться на него в Комиссию по наследству (все почти вышли из строя – Женя (мой брат) – 2 инфаркта, сейчас болен; Ильи нет, Анны нет… Есть Сурков… и сам Харджиев).
Пришла Эмма Герштейн – и уговорила меня махнуть рукой, чтобы не навлекать нового позора на наше поколение, на последних представителей этого злосчастного круга. Кажется, она права.
У меня к вам такой конкретный вопрос: были ли у вас маленькие листочки со стихами (писавшимися в ту зиму) моей рукой с датой Осиной рукой? Он мне не вернул ни одного. Сам он притворяется невинным… Сам он и все мы скоро умрем; всё равно всё будет в архивах. Но это воровство для меня страшное предательство… На что он посягнул…
Напишите мне. Я беспокоюсь, что вы молчите.
Н.М.
Москва, М-447. Б. Черемушкинская, 50, корп. 1, кв. 4.
Привет Шуре.
90
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
<Сентябрь 1967 г., Москва>Наташенька, спасибо за письмо. Я очень хочу, чтобы вы приехали. Когда это возможно?
Устала я предельно и мрачна. Перебираю все свои ошибки за всю жизнь, и они чуть не задавили меня. К чему бы это?
Отзовитесь.
Н.М.
Спасибо Шуре за письмецо.
91
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
<Сентябрь 1967 г., Москва>Наташенька дружок!
Что-то я опять злая и мрачная. Так славно было повидать вас в Москве, а сейчас вы влезли в работу, а я во всякую чушь. Мне трудно и мутно.
Ник. Ив. сказала, что стребую у него остатки. Он был краток. Но требует сказать, что… Я пока не говорю… Не забывайте меня. Пишите.
Н.М.
Не очень я здорова… Не то чтобы больна, а так…
92
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
10 октября <1967 г., Москва>10 октября
Наташенька! Я замотана и замучена – главным образом Леной. Болен Женя. Сердце и сосуды. Может, врач ему сегодня разрешит встать. А у Лены выставка. Первая в жизни персональная. Разрывается и она, и я.
Что у вас? Книгу я надеюсь для вас получить. Он ждет возможности достать ее и отправить.
Устала. Вот жизнь.
Не забывайте. Пишите хоть записочки.
Н.М.
93
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
<Начало ноября 1967 г., Москва >Наташа дорогая! От вас опять нет писем, и я беспокоюсь. Хоть бы вы когда-нибудь звонили моему брату, чтобы я знала, что с вами.
У меня ничего нового. Книга в Ленинграде постепенно движется. Возможно, в будущем году выйдет. Зато с Харджиевым полный разрыв. Я потребовала, чтобы он мне вернул то, что он оставил у себя, но он врал честнейшим голосом и ничего больше не вернул. Какие там конверты? Никаких конвертов не видел…1 И многое другое. Например: найденное мной стихотворение «Нет, не мигрень» он будто бы уничтожил – ведь это не автограф. .2 Он не вернул мне ни одного листочка из второй и третьей воронежской тетради О.М., где была дата рукой О.М. (кроме двух – вашим почерком)3. Оказался сволочью полной. Разговаривал он со мной по телефону неслыханно правдивым голосом. Такой правдивый голос я слышала в тот день, когда я спрашивала его, что означала его брань по телефону, когда вы ему позвонили.4
Я проклинаю себя за то, что отдала ему архив, но, вспоминая прошлое, понимаю, что ничего другого сделать не могла. Ведь я жила чорт знает где, бумаги хранились в доме, где Харджиева не переносили, он сел за работу и т. п…
О ряде спорных вещей мне придется прибегнуть к вашему свидетельству. Первое: напишите на имя Ирины Михайловны Семенко то, что вы написали Диме5 (я боюсь, что от Димы скоро останется одна тень и он выбудет из всякой работы – из-за жены. .6 там очень плохо), а именно, что О.М. говорил о списках моей рукой.
Второе: напишите мне о своем разговоре по телефону с Харджиевым.
Третье: это будет относиться к порядку следования стихов и т. п. вещам. Мне изредка нужно будет ваше свидетельство, чтобы подкрепить мои заявления. Это относится не к этому изданию, а к будущему. Я сейчас сижу над текстологическим комментарием. Чтобы всю чушь, которую наделал Харджиев, снять и убрать, надо дать серьезные объяснения…
Сейчас произошли некоторые
Я сделала перерыв в письме, потому что заболел Женя. Пока ничего особенного – но очень страшно: возраст. И еще: Е.М. отлично за ним ухаживает, но она совсем сумасшедшая. Клинически…
Сейчас у Жени был легкий спазм… Он лежит…1 См. пункт 11 на с. 328 и примеч. 14 на с. 330.
2 См. примеч.3 на с. 329.
3 См. примеч.6 на с. 329–330.
4 См. письма 83 и 89 на с. 387 и 390.
5 Имеется в виду письмо Н.Е. Штемпель В.М.Борисову от 25 июля 1967 г.: «Диме Борисову. Вам, очевидно, будет интересна такая деталь. Когда Надежда Яковлевна переписывала для меня стихи, Осип Эмильевич неоднократно говорил: „Стихи, записанные Надей, могут идти в порядке моей рукописи “. Действительно, большинство стихов сохранилось в записи Н.Я.
Я часто видела, что только созданное стихотворение О.Э. диктовал Н.Я. Так что первые записи сделаны ее рукой. Н. Штемпель. 25/VII-67 г.» (АМ. Короб 3. Папка 102. Ед. хр. 26).
6 Т.В. Борисова.
94
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель
16 ноября <1967 г., Москва>16 ноября
Наташенька! Происходит неслыханная катавасия: Харджиев вербует своих мироносиц, чтобы они облагоразумили меня: он, мол, чист как стеклышко, а я безумная… «Вы же меня знаете…»
На меня наседают со всех сторон, чтобы я щадила здоровье и нервы Харджиева. Тем временем я слегла (сердце и температура от сердца).
Вот что я увидела в материалах (возвращенных) «Второй и третьей воронежской тетради» (т. е. от «гудка» и «щегла» до ваших стихов)1: две твердых бумажки – «Внутри горы» и «Эта область в темноводье»2 – и то и другое черновики, а у вас были беловики с датой Осиной рукой. Обязательно напишите мне в письме о том, что вы мне говорили: про «плохой ватман» и как я писала, а Ося ставил дату. Как вы приходили и брали эти листочки по мере появления стихов.
Харджиев врет напропалую, и Саша верит ему и плачет («Он уничтожил этот листок, потому что нашел лучший, автограф… Неужели вас не удовлетворяет это объяснение? Он скажет, где автограф, когда выйдет книга», – сказал мне Саша… Этого достаточно для профессионального суда. Такое обращение с доверенными ему текстами преступно).
Еще – Харджиев таким образом отводит ваше свидетельство: «Я не отвечаю за то, что дала Штемпель, – Надежда Як. могла с этим чорт знает что сделать – она ведь всё разбазаривала…»
Можете вы вспомнить, не вместе ли мы к нему тогда поехали? Мне помнится, что именно так… Это очень нужно. Я этого дела так не оставлю. Публичного скандала я поднимать не буду – не стоит. Но оставлю в Осином архиве всю эту историю, а кроме того, составлю новую комиссию по наследству (под предлогом, что двое – Ахматова и Эренбург – ушли) и не введу в нее Харджиева. Я не хочу, чтобы он был «авторитетом» по Мандельштаму, запятнав себя такой подлостью.
Дальше. «Наташина книга» не вся – в ней отсутствует весь раздел «Первая воронежская тетрадь» (от Чернозема до гибели летчиков)3. У вас же это было? Вторая и третья тетради есть (от «Гудка» до «Наташи»4).
Ужасно я огорчена, что вас так мало видела. Но, видно, иногда нужно, чтобы вы достались не мне, а Жене. Когда вы «приедете тенью» и мы посидим с вами на кухне?
Целую вас крепко.
Копию вашего письма я пошлю Харджиеву. Целую вас.
Н.М.1 Стихотворение «Из-за домов, из-за лесов…» (1936), открывающее «Вторую тетрадь», и «Мой щегол, я голову закину…» (1936), четвертое в этой тетради, а также посвященные Н.Е. Штемпель стихотворения, завершающие «Третью тетрадь»: «Клейкой клятвой липнут почки…» (1937) и «Есть женщины, сырой земле родные…» (1937).
2 Стихотворения «Внутри горы бездействует кумир…» (1936) и «Шло цепочкой в темноводье…» (1936) из «Второй тетради».
3 «Наташина книга» – свод стихов О.М. 1930–1937 гг., составленный Н.Я. для Н.Е. Штемпель, – в полном объеме, включая раздел «Первая воронежская тетрадь», который начинается стихотворением «Чернозем» (1935) и заканчивается стихотворением «Не мучнистой бабочкой белой…»(1935–1936, «гибель летчиков», как называет его Н.Я.), находится в настоящее время в АМ.
4 Стихотворения «Из-за домов, из-за лесов…» (1936) и «Клейкой клятвой липнут почки…» (1937).
95
Н.Е. Штемпель – Н.Я. Мандельштам
4 декабря 1967 г., ВоронежДорогая Надежда Яковлевна!
Вы спрашиваете, что я передала Вам из имевшихся у меня стихов О.Э.
Во-первых, несколько автографов: это – стихотворения, обращенные ко мне, «Чернозем» и некоторые эпиграммы, написанные обычно на дамских конвертиках с лиловым обрезом; во-вторых, блокноты стихотворений, написанных Вашей рукой, один из них с голубой обложкой, другие без обложки (помню, у одного – первых нескольких листков не было и виден корешок). В этих блокнотах были основные московские стихи и все три «Воронежские тетради»; в-третьих, стихи на отдельных листках, многие из них были написаны на узких листках плохого ватмана. Как сейчас помню, О.Э. подходил к столу и, наклонившись через Вас, прочитывал их и своей рукой ставил дату с заглавной буквой «В».
Этих листков было довольно много, они накапливались по мере того, как О.Э. писал новые стихи в зиму и весну 1936-37 гг.
Отвечаю на Ваш второй вопрос: называл ли О.Э. свои стихи «Стихи 30–37 г.»? Такого названия я никогда от него не слышала, да это и лишено здравого смысла. Почему О.Э. должен был закончить свое творчество в 1937 г.? Ведь он не собирался умирать. Когда я зимой приезжала к Вам в Калинин, О.Э. читал мне новые стихи 1938 г., одно из них о смертной казни. Стихи, написанные в Воронеже, он всегда называл «Воронежскими стихами». Наташа 4/XII – 67 г.