Обаятельная Вера
Шрифт:
– Коллеги, – обратился он к преподавателям безо всяких вступлений, – в главном здании ночью произошел взрыв. Сейчас работает следственная группа, прибыли прокуратура, милиция.
Зал застыл в настороженном молчании – лица были сосредоточены и напряжены. Вера подумала, что многие годы не видела в глазах коллег такого единства.
– Доступа в здание нет, – Камиль Шабанович вздохнул, – занятий не будет, студентов нужно организованно встретить и распустить по домам. В остальных зданиях института работа ведется в обычном режиме.
– А администрация? – выкрикнул кто-то.
– Меня можно
– А проректоров?
– Там же.
Над актовым залом повисла тишина. Вера видела, что на губах коллег застыл один и тот же вопрос, только не могла понять, какой. Взгляды – вопросительные и даже требовательные – были устремлены на ректора.
– Никакой официальной версии пока нет, – нехотя заговорил он, – взрыв произошел в пять утра, в химической лаборатории. Есть жертвы. Одна жертва, – торопливо поправил себя Камиль Шабанович, – личность не установлена. Будьте готовы, что любого из нас могут вызвать, чтобы задать вопрос. Или попросить участвовать в опознании.
На слове «опознание» Вера ощутила, как стены актового зала стронулись с места и начали вращаться вокруг, набирая скорость.
– А разве есть сомнения, – услышала она сквозь невыносимую тошноту, – что это – Марков? Лаборатория его. Даже на вахте не было дубликата ключей.
Стены понеслись с космической скоростью, Вера почувствовала нечеловеческую слабость. Что он сказал? Марков?
– Все, – оборвал ректор, – собрание считаю оконченным. Сплетни и домыслы прекратить.
Минуя лестницу, он спрыгнул со сцены и стремительно скрылся за дверью. Оставленный в недоумении улей гудел и роился. Вера Александровна то и дело слышала сквозь гул в ушах «Марков», «Илья Владимирович». Кружение стало невыносимым, она громко застонала от боли.
– Верочка, Верочка, – сквозь вату звуков донесся до нее встревоженный голос, – тебе плохо?! «Скорую»?
Последнее, что она запомнила, – перепуганное лицо Варвары Тихоновны, склоненное над ней.
Часть II
Глава 1
Очнувшись, Вера увидела свою руку, распластанную на серой накрахмаленной простыне, ладонью вверх, и торчащую из нее иглу капельницы. Она проследила взглядом за очередной каплей, поползшей из перевернутой бутыли по тонким резиновым каналам в вену, и вспомнила. Маркова больше нет!
– Верочка, слава богу, – Варвара Тихоновна поднялась с соседней кровати, – ты не вставай. Лежи, милая! Хочешь пить?
Вера только сейчас заметила ее – так тихо, слившись с убогим больничным интерьером, она сидела. Наверное, с того момента, как их сюда привезли.
– Не хочу, – прошептала Вера Александровна: слабость во всем теле была жуткой, – который час?
– Еще только одиннадцать, – с готовностью отозвалась Варвара Тихоновна, – отдыхай! Как себя чувствуешь?
Вера ничего не сказала, только едва заметно пожала плечами: было тяжело ворочать языком.
– Ты, Верочка, как маленькая, – укорила Варвара Тихоновна, – что ты с собой сделала? Это надо же довести себя до истощения организма: врачи сказали отсутствие сна, плохое питание.
Вера кивнула.
– А я-то, – она перешла на шепот, – я-то подумала, ты беременна! Представляешь?!
Орлова с изумлением уставилась на назойливую старшую коллегу, которая решила ее опекать и постоянно лезла не в свое дело. Разве в состоянии она понять? Беременность. Вера мечтала об этом, несмотря на то, что Илья бросил ее после первой же встречи. Хотела, чтобы у ее чувств было продолжение – в дочери или в сыне. Однажды она уже поплатилась за глупые страхи перед рождением ребенка и потеряла мужа. А потом Бог наказал: сорок лет, а семьи до сих пор не было.
Сейчас Вера не понимала, для чего она очнулась. Желание жить ушло вместе с Ильей. Только если бы от любви к Маркову у нее остался ребенок, смысл, который судьба вкладывала в их встречу, был бы понятен. А так... Ради чего она вообще живет? Ради страданий?
Должна была умереть от горя, едва получив весть о смерти Маркова. Как Изольда. И почему современная женщина – не в пример средневековой – стала такой живучей?!
Вера всхлипнула и разразилась горькими рыданиями: чувство одиночества стало таким огромным, что почти задушило ее. Стало страшно оставаться в этом мире совсем одной. Тело ее сотрясалось в нервных конвульсиях, ладони потянулись к лицу.
– Верочка, не надо, милая! – Варвара Тихоновна схватила ее за плечо, пытаясь удержать на месте руку с воткнутой иглой. – Что же ты делаешь?!
– Отстаньте. – Вера бушевала, плохо соображая, что творит. – Что вам от меня нужно?!
– Верочка, – в голосе пожилой преподавательницы звучала нежность, – я обещала твоему отцу, что буду рядом! Я должна, понимаешь? Ты – очень близкий мне человек.
– При чем тут отец?!
– Боже мой, – запричитала она, – ты успокойся! Я все расскажу. Он не велел, но все равно.
Она дождалась, когда Веру перестанет трясти, и убрала руки. Но никуда не ушла: присела на краешек кровати.
– Мы с твоим отцом познакомились больше тридцати лет назад. – Варвара Тихоновна улыбнулась воспоминаниям. – Я-то, конечно, и до личной встречи была наслышана об Орлове – мы по его учебникам студентов учили, – но увидеться довелось не сразу.
Вера молча смотрела на нее, осознавая сказанное. После долгой паузы спросила:
– Мама была еще жива?
– Что? – Варвара Тихоновна не сразу расслышала. – Ах, да. Твоя мама была жива, но семьи, если так можно сказать, у них с Сашей уже не было. Ты не подумай, – Варвара Тихоновна тут же перебила сама себя, – Александр Иванович не позволял себе ничего! Он любил Лиду. Общался со всеми тепло, по-дружески, никого не обижал, но каждой женщине – а вокруг их было много, – сразу и деликатно давал понять, что не стоит питать надежд.
– И вам? – Рассказ Варвары Тихоновны казался чем-то пришедшим из потустороннего мира.
– Конечно, и мне. – Варвара Тихоновна вздохнула. – Но я все равно влюбилась. Мне уже тридцать семь было. Детей нет, мужья только бывшие. Вот и поставила цель.
– Подождите, – Вера встрепенулась, – у вас же сын есть. Александр. И даже внуки...
– Правильно. – Варвара Тихоновна лукаво посмотрела на Веру. – Александр Александрович. Ему двадцать семь. И внучки-погодки Машка с Дашкой.
– Это, – у Веры задрожали губы, – значит...