Обед у людоеда
Шрифт:
– Минуточку. А что, у нас отменили презумпцию невиновности? Это не я должен доказывать, что не замешан в преступлении, а органы милиции обязаны проводить работу по разоблачению убийцы. И вообще, никто не может быть объявлен виновным без суда!
Но Лера плохо знала закон и сейчас казалась напуганной.
Я медленно раздавила окурок в красивой хрустальной пепельнице и с чувством произнесла:
– У моего начальства, дорогая, сложилось твердое убеждение, что вы замешаны в этом преступлении. Конечно, ваш богатый папенька наймет Генри Резника, и он вытащит вас под подписку о невыезде, а там, может быть, и добьется условного срока. Судьи тоже люди и хотят кушать. Так что ответственности вы сумеете избежать, но на светской жизни можете поставить жирный крест. Многие вас просто перестанут принимать, а в тех гостиных, куда пустят, будут усиленно делать вид, что рады вам. Право, не знаю, что хуже.
– Я никогда бы не тронула Жанну даже пальцем! – закричала Лера. – Да поймите же наконец!
– Почему?
Корчагина тяжело вздохнула.
– Ладно, слушайте, только очень прошу не использовать эту информацию на каждом углу.
Четыре года тому назад Лере сделали несколько тяжелых операций, и она провалялась в больнице все лето. Клиника находилась за городом, невысокое, двухэтажное здание окружал лес. Июль стоял невыносимо жаркий, и больные, те, кто мог ходить, разбредались по парку, слушая, как вопят одуревшие от зноя птички. Примерно в полукилометре от больницы протекала Москва-река, через нее шел железный мост. Берега крутые, и до воды было примерно метров пять-шесть. Несмотря на жару, больные сюда не ходили – далеко, да к тому же дорога шла через густой лес, если вдруг станет плохо, помощи ждать неоткуда, купаться тут невозможно, слишком высокий берег, а нырять с моста охотников среди готовящихся к операции не было.
Поздно вечером, почти ночью, двенадцатого июля Лера в полном одиночестве стояла на мосту. Пришла она сюда с одной, вполне определенной целью – покончить с собой. Жизнь казалась ненужной. Детей у нее никогда не будет, муж, хоть и бегает каждый день с едой и цветами, все равно скоро бросит, близких друзей нет, и никому в целом свете она не нужна… Лера мучительно вглядывалась вниз, в мирно поблескивающую воду. Плавать она не умела, река в этом месте была глубокая и быстрая, мост высоко, нужно только перелезть через перила…
Валерия аккуратно сняла халатик, в кармане которого лежала предсмертная записка, и попыталась преодолеть последнее, отделяющее ее от смерти препятствие.
Вдруг чьи-то сильные руки ловко схватили ее за ногу, и звонкий голос вскрикнул:
– Это что же ты надумала?
От неожиданности Лера потеряла равновесие и шлепнулась назад на мост, прямо на свою спасительницу.
– Дура! – кричала девушка. – Идиотка! Умираешь только один раз. Совесть есть? А ну, подними голову!
Валерия машинально подчинилась голосу и уставилась… на Жанну. Минуту женщины глазели друг на друга. Они были знакомы, сталкивались изредка на светских тусовках, так как обе вели богемный образ жизни.
Жанна пришла в себя первой.
– Ничего себе, вот так абзац, ты-то как сюда попала?
Очевидно, стресс от попытки самоубийства был Лере не по силам. Всегда сдержанная, спокойная, Корчагина внезапно разрыдалась и вывалила на спасительницу все. Жанна не осталась в долгу и сообщила:
– Я аборт пришла делать, только не от Никитки. Ему сказала, что лечу воспаление придатков.
Они просидели на мосту до утра, не ощущая сырости и рассветного холода. Потом побрели в больницу. Так Лера неожиданно приобрела настоящего друга. Жанночка, казавшаяся глуповатой и болтливой, на самом деле была совсем не такой. Ни одной душе на свете она не растрепала о происшествии на мосту. Впрочем, у Жанны было много подружек, веселых молодых женщин, у Леры – только Малышева. Только ей Валерия могла рассказать правду, только Жанна знала, как тяжело той прикидываться безразличной и обсуждать с Андреем его любовные похождения.
– Она знала, – тихо поясняла Лера, – как я люблю мужа, но, к сожалению, не могу выполнять супружеские обязанности. Жанночка всегда твердила:
– Не расстраивайся, он же к тебе возвращается, и потом, мужику потрахаться – как стакан воды выпить, он к этому по-иному, чем женщина, относится. Мы психологию разводим, чувства всякие лелеем, а мужики! Простые, как веники, они вообще из одних инстинктов состоят – поесть, поспать, потрахаться. Ну вспомни, чего тебе после секса раньше хотелось? Нежных слов и признаний?
Лера кивнула.
– Спорю на сто долларов, что Андрюшка моментально бежал к холодильнику и начинал жрать!
Валерия рассмеялась:
– В точку.
– Чего там, – махнула рукой Жанна, – у меня такой же дома сидит. И еще учти – наши не самые худшие.
Валерия замолчала и вновь принялась раскуривать сигарету. Я терпеливо ждала. Наконец она продолжила:
– Жанночка очень любила Никиту и никогда ему не изменяла, понимаете теперь, что ваши обвинения абсурдны? Во-первых, Жанна никогда бы не легла с Андреем в постель, а во-вторых, я лишилась единственной родной души. Вам даже представить трудно, как мне сейчас тяжело, я осталась совсем одна, ни поговорить, ни посоветоваться не с кем…
И она внезапно тихо расплакалась.
– Ну-ну, – попробовала я ее утешить, – у вас есть муж, отец, а подруги еще найдутся.
Лера аккуратно высморкалась в бумажный платок и покачала красиво причесанной головой:
– Нет. Папа занят только своим дурацким бизнесом, он мебелью торгует. Ему не пожалуешься. Только начнешь, а он сразу доллары вытаскивает и сует в руки – на, купи себе что-нибудь и успокойся.
Андрей все время работает, да и бабы вокруг вьются. А у меня что? Путевки? Господи, лишь Жанночка могла меня понять.
– А бабочки? Говорят, вы коллекционер.
– Нет, это громко сказано, – ответила Лера, промокая глаза, – всего лишь начинающий любитель. Вот Леня Дубовский – это да.
– Знаете, – пробормотала я, – вам, наверное, смешно покажется, но я тоже увлекаюсь бабочками, собрала кое-что, ерунду всякую, на даче ловила – ну, капустницы, шоколадницы… Посоветоваться бы с кем…
– Приходите в клуб, – порекомендовала Валерия, – у нас необыкновенно мило. Конечно, это Леня все организовал. Адрес: Леонтьевский проезд, семь.
– Прямо так можно заявиться и впустят? – удивилась я.
– Конечно, – ответила Лера, – почему бы и нет? Папионистов мало, все друг друга знают, новичков только приветствуют.
– Простите, кого мало?
– Папионистов, мы так называемся, от французского слова «папион», что означает «бабочка».
– А в какие дни работает клуб?
Лера пожала плечами:
– Там всегда кто-нибудь есть, ну, Ольга во всяком случае, она заведующая.
В эту минуту дверь приоткрылась, и в щель просунулась женская голова с растрепанными, плохо покрашенными рыжими волосами.