Обед у людоеда

Донцова Дарья

– Зинаида Ивановна Иванова, – фыркнула Лера, усаживаясь на стул, – но только ей собственное имечко кажется простоватым, вот она и подписывает статейки свои отвратительные – З. Юкононова. Последние буквы сократили и превратили в Зюку. Омерзительная особа!

– Почему?

Валерия снисходительно глянула на меня.

– Дорогая, ну как можно заниматься расследованием в той среде, которую не знаешь?

Ну не дура ли! Разве телохранитель ищет преступников? Его дело беречь хозяина, но мне ее безграмотность только на руку. Если ей хочется ощущать свое превосходство надо мной – пожалуйста, я даже подыграю.

– Начальство меня не спрашивает, – прикинулась я идиоткой, – сует

дело, и все. Вот почему я пришла. Поскольку вы с господином Корчагиным вне подозрений, то я подумала, что поможете немного, введете в курс дела…

Лера потрогала серьги. Украшения у нее были дорогие, но не вычурные, скорей всего антикварные вещи, да и стоят, наверное, бешеные деньги.

– Говорят, вы про всех знаете, – тянула я, – в таком месте работаете…

Валерия колебалась, но желание посплетничать, вытащить на свет тщательно спрятанные чужие секреты пересилило. Она достала пачку «Собрания» и предложила:

– Хотите?

– Спасибо, – сказала я и выудила сигарету.

– Про место вы верно заметили, – сообщила Лера, со вкусом выпуская дым, – не захочешь, а в курсе будешь. У нас ведь три Дома творчества. Штат прислуги огромный – горничные, повара, официанты, уборщицы. А язык за зубами никто держать не умеет. Придут ко мне и давай болтать – этот с любовницей приехал, тот в пьяном виде стекла побил. Вот ведь дряни! Им люди частенько деньги за молчание дают, так нет – возьмут и все равно растрепят. А про Зюку и ее любовниц с особым удовольствием сплетничают.

– Про кого?

– Зюка лесбиянка, – спокойно пояснила Лера, – специалистка по молоденьким девочкам.

– Да ну!

– Это все знают, – заверила меня Валерия, – она их в провинции находит, привозит в Москву, селит у себя, кормит, поит, а они потом убегают и гадости про Зинку болтают. Я уж ей советовала: «Ты бы, Зюка, лучше в своем кругу любовниц брала. Чего с провинциалками связываешься». Так нет, подавай ей молоденьких и неотесанных. Вечно у нее неприятности приключаются.

– Расскажите подробнее, – попросила я.

Валерия не смогла сообщить, где Зюка берет партнерш. Просто она вдруг иногда появлялась на тусовках с новой пассией – девушкой лет восемнадцати, обязательно стройной шатенкой с карими глазами. Блондинок Зина Иванова терпеть не могла. Все ее любовницы выглядели одинаково и вели себя вначале скромно. Стеснялись шумного богемного общества, мало разговаривали, носили дешевую одежду и пластмассовые серьги. Но уже через месяц с ними происходила удивительная метаморфоза. Непрезентабельные платьишки и самошитые юбчонки сменяли дорогие шмотки, в ушах и на пальцах появлялись настоящие украшения… Заканчивались истории тоже до боли одинаково. Оперившись и пообтесавшись, девчонки наглели, начинали демонстративно грубить Зюке и… выскакивали замуж.

– Она их из грязи вытаскивала, – сплетничала Валерия, – отмывала, одевала, обувала, покупала цацки, учила есть с ножом – и вот благодарность. Мало того, что убегали к мужикам, так еще такое про Зюку рассказывали! Знаете, мне иногда даже было жаль ее. И ведь Зинка с упорством наступала на одни и те же грабли, просто удивительно.

– Значит, она обеспеченная женщина, раз так «ухаживала» за пассиями?

Лера хмыкнула:

– У Зюки водится тугая копеечка, только вот не знаю откуда. Впрочем, один источник дохода понятен, она ведь главный редактор газеты «Век искусства».

– И что? Там такая большая зарплата?

– Копейки! Зато гигантские возможности.

– Какие?

– Душенька, – снисходительно процедила Лера, – в нашем мире, среди людей искусства, очень ценятся положительные рецензии.

– Почему?

Валерия ухмыльнулась:

– Ну вы просто первый день творения! Люди-то идиоты, прочитают в газете, что картины или скульптуры выставляет гениальный мастер, и бегут сломя голову поглядеть. А галерейщики тащатся от успешных авторов. Опять же те, кто покупает произведения искусства, а в основном сейчас это люди из определенной среды, разбогатевшие на торговле или каких-либо других операциях, тоже млеют, когда им художник невзначай статью подсовывает, вот, мол, какой я известный. Нувориши в глубине души комплексуют. Вот в торговле окорочками или трусами они доки, а картины! Ну как не фраернуться и купить по – настоящему ценную вещь? Они ведь деньги вкладывают, вот тут-то «Век искусства» и приходит на помощь, советует. Не раз доходило до смешного. Есть такой, с позволения сказать, живописец Дудолев Олег. Анималист, животных малюет. Жуткие, надо сказать, картины – собачки с бантиками в корзиночках, кошечки на подушечках, лошадки на траве… Настоящий урод. Так Зюка его расхвалила! Гениальный примитивист, самородок, человек из глубинки с удивительным даром! Господи, да у мужика нет никаких понятий о композиции, цвете и перспективе. Собачки косорылые, кошечки кривомордые… И что бы вы подумали! Он теперь невероятно популярен, отдает свои мерзкие работы за бешеные тысячи и задирает нос до небес. Вчера приходил сюда за путевкой, так не поверите, сквозь зубы цедил: «Мне, милочка, в старый корпус нельзя, художник моего ранга должен иметь условия». Тьфу, а все Зюка. Может поднять на гребень, а может и растоптать, вон моего Андрея с землей сровняла, сука.

Очевидно, я своим вопросом про критикессу задела какое-то очень больное место.

– У Зюки нет художественного вкуса? – простодушно поинтересовалась я.

– Все у дряни есть, – пояснила Лера, – небось у себя в гостиной не Дудолева повесила, а Рокотова.

– Зачем же тогда она расхваливает плохие картины?

– Надо же где-то денежки брать, чтобы молоденьких девчонок содержать, – фыркнула Лера, – вот наша редакторша и торгует рецензиями. Все по таксе. Десять строчек – одна цена, упоминание в хронике – другая, подвал – дороже, ну а целая полоса с фотографиями совсем в копейку влетит.

– Да ну?!

– Об этом все знают, – отмахнулась Лера, – Жанка покойная рассказывала.

– Жанна?

– А что удивительного? Между прочим, она писала неплохие пейзажи, немного наивные, но приятные, с настроением. Выставку ее устроили, так, картин десять повесили. Позвали Зюку, вроде Никита с ней в неплохих отношениях был. Зюка тоже из Иркутска, как Малышевы, ну, наверное, Никитка и думал, что та расстарается. Но нет.

На следующий день после открытия выставки Жанна прибежала к Лере жутко расстроенная и даже расплакалась у той в кабинете. Зюка позвонила Малышевым и сообщила, что впечатление от работ у нее отвратительное, и предложила им оказать редакции гуманитарную помощь. Так и заявила – нагло и откровенно: «У нас сейчас тяжелые времена, дали бы кое-какую мелочишку, тысчонку-другую на канцпринадлежности».

Никита, не ожидавший такой наглости от землячки, женщины, которая часто бывала у них в доме и даже считалась другом, растерялся и от неожиданности послал Зюку куда подальше. Потом спохватился, перезвонил и спросил – куда привозить деньги?

Зюка обиделась насмерть, доллары не приняла и в одном из ближайших номеров дала разгромную рецензию. Более того: «Век искусства» потом целый год походя шлепал Жанну мокрой тряпкой по лицу. Частенько в материалах, посвященных другим авторам, проскальзывали фразы типа: «Редко кто из современников пишет такие плохие пейзажи, как Жанна Малышева», или «Разве можно сравнить его чудесные полотна с беспомощной мазней Жанны Малышевой…».