Объективная реальность
Шрифт:
— Товарищ Сталин, приложу все усилия для этого.
— У вас срок — три дня. К сожалению, у нас нет больше времени. Там, на даче, вы найдете материалы, которые могут вам понадобиться для анализа. Если что-то надо будет еще — обращайтесь непосредственно к Власику. Он всё доставит. А совещание назначим на 21 июня. Уверен, что у вас всё готово. Вот и мы к этому совещанию придём во всеоружии.
Когда Шапошников вышел, вождь погрузился в раздумья. Хорошо или нет, вал подобной информации? С одной стороны, да, хорошо. Ведь мы знаем наперед, что произойдёт, а предупреждён, следовательно, вооружён. Но, с другой стороны, если мы начнём что-то менять, то все наши знания не будут стоить и выеденного яйца. Только то, что Троцкий уже мёртв! Это очень серьезный поворот в истории. В его организации, которая еще не стала Четвертым интернационалом, несомненно, перегрызутся. Там те еще скорпионы собрались. И всё-таки, предположим, пока еще изменения истории не настолько критичны. Хм… тихушник… Интересно, почему он сразу не пошел на контакт со мной, крутил, юлил, а? Не был уверен, что ему поверят? Это он правильно решил. Если бы не эта чертова карта с полезными ископаемыми и не несколько подобных случаев, хрен бы ему кто-то поверил. Да, сидел бы Михаил Кольцов сейчас бы в психушке. И его проверяли бы светила совсем другого ранга, нежели недоучка Кунин. И всё-таки…
Сталин понял, что эти мысли серьезно мешают ему работать. Он набрал Поскрёбышева, сказал перенести все встречи на завтра. Благо, их было намечено сегодня немного. Вызвал охрану и поехал на дачу. Нет лучше места, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей.
* * *
Дом на Набережной
К себе в квартиру я попал почти что под ночь. О том, что меня будут теперь «пасти», причем очень плотно, я не сомневался. Впрочем, раз я жив, то всё остальное делает нас с Мишей сильнее. Кольцов заворочался в моей голове. Ему происходящее не нравилось. Очень не нравилось. Он ведь человек дела. А тут предстоит Большая Писанина. Намного больше, чем мы уже написали. И формат ее поменяется. Никаких «снов Веры Павловны», только факты, комментарии, мотивы, пути решения проблемы. Короче говоря, аналитика. Ну да, аналитик из меня так себе. Я ведь строитель, в общем, конечно, форум мне в помощь! Но я не специалист по военной тактике, стратегии, я вообще по мирной части. Но… у меня ведь две головы! Есть еще голова Кольцова! Ведь смог тот организовать оборону Мадрида, не будучи военным человеком, просто за счет своих организаторских возможностей и умения договариваться с людьми! Значит, надо чаще Мишу вытаскивать на свет Божий, пусть трудится. Но опять-таки, додумать мне мысль не дали. В Дверь позвонили. Так долго и требовательно звонит только Артузов. Открыл. Не ошибся.
— Привет, Михаил! Я тебя сегодня весь день ищу, а ты как неуловимый мститель, где-то есть, а вот где, никто не знает.
Судя по всему, Артузова пока что в курс меня не вводили. Ну, здесь правильный подход. Чем меньше знают, тем лучше для моего здоровья.
— Артур, я тоже рад тебя видеть. Чаю будешь? К сожалению, у меня как всегда, с еды — шаром покати, но вроде булочка со вчера осталась. Думаю, разгрызём…
Последнюю фразу я сказал с сомнением, по всему, булочка успела закаменеть, и зубы о неё поломаем, а… всё равно, больше предложить нечего.
— Кольцов. Я в курсе, что к тебе идти, голодным оставаться, так что свою бронебулочку закинь обратно. Я пирожков в буфете подцепил. Так что к чаю у нас есть…
Чайник закипел. Заварку сделал новую, старая уже заплесневела. В общем, пока напиток приготовил, Артур уже выложил на стол бумажный кулек с пирожками. Пахло до одури восхитительно. Учитывая, что в камере меня один раз накормили бутербродами, причем классическими немецкими: хлеб с маслом без колбасы. Неправильные немецкие бутерброды. И закончились они быстрее, чем я хотел бы. В общем, это был первый за сегодня нормальный прием пищи.
— Артузов, чего это ты сегодня такой подозрительно добрый? — спрашиваю, отправляя в рот очередной пирожок, этот оказался с луком и яйцом, а два предыдущих с картошкой.
— Миша, мы нашли её!
— Тетку из Киева? — откровенно протупил я.
— Лучше, Миша, лучше! Мы нашли личное дело в охранном отделении. Подлинное! Теперь сделать бронебойную фальшивку станет намного проще. Считай, что в твоей операции мы выходим на финишную черту. И вот еще что, мне позвонили, для пользы дела… В общем, завтра тебя снимут с «Огонька». Сам понимаешь, так лучше будет. Это вызовет фон доверия к тебе со стороны наших противников.
— Очень хорошо, между прочим, там у меня совсем неплохо получалось с заработной платой. Вы меня по миру пустите голым, Артур!
— Миша, это ненадолго!
— Да… блин… ненадолго. Усядется на мое кресло кто с толстой жопой. Так и не сдвинешь потом.
— Почему с толстой жопой?
— Ну, так у писателя жопа — самый рабочий предмет, он на ней много сидит! И без толстой и железной жопы «Войну и мир» не напишешь. В общем, ты меня понял…
— Миша, не будет у «Огонька» главреда. Будет редколлегия. А как все вернется на круги своя, так ты и вернёшься!
— Понял, значит, всё уже решено?
— Угым… — Артур тоже активно сокращал поголовье пирожков, и чтобы не уснуть голодным, пришлось прерваться.
— Скажи, Артузов, а вам не страшно такой исторический документ курочить? Вы же возьмете его за основу и туда напихаете всякой хрени. И что, не жалко?
— Миша, ОН сказал, что обязательно надо использовать. НАДО! Понимаешь, вывести на чистую воду эту группировку, это непросто! Очень непросто! Зато станут известны все, или почти все фигуранты. Высунут они свои бошки. Высунут! Такой шанс свалить, сам понимаешь! Не могут они им не воспользоваться, не могут! Уже шевеление началось. Стали прощупывать позицию для проведения внеочередного съезда, чтобы скорректировать пятилетние планы. Это официальный повод. А вот что будет за повод на самом деле? Там ведь тоже против нас не дураки играют, Миша, поэтому тебе с «Огонька» придётся слететь, останется «Крокодил». Ты там чего позубастее засунь пару раз. Ну, не мне тебя учить. В общем, надо, чтобы видели, что у тебя из-за твоего склочного и сволочного характера проблемы.
— А они не решат воспользоваться этим, чтобы цену сбить?
— Обязательно решат. Но ты тут стой до конца! Твоя жадность — это тот аргумент, который их обязательно убедит, что с тобой можно иметь дело.
— Понял, я не жадный, а домовитый, всё заработанное в дом тащу!
— Вот-вот! — Рассмеялся Артузов. — Продолжай в том же духе! Я даже тебе поверил! На минуточку даже не выходи из образа! Всё, бывай! А вот, я же тебя, проглодита, уже знаю.
И на столе образовался еще один кулёк с пирожками. А вот этим Артур всё исправил. Настроение стало улучшаться. Сейчас еще чайку закипячу и все съем! Но жадность пришлось поумерить. Потому что почти ночью приперся брат Боря и слопал половину пирожков, причём, падлюка, кривился, что они совсем не такие вкусные, как у его жонки! Если ж они не вкусные, так какого ты их лопаешь? Не брат, а сволочь! И почему-то Кольцов был с моим последним утверждением согласен.
Глава третья. За страх или за совесть?
Глава третья
За страх или за совесть?
Дом на Набережной
17 июня 1932 года
Вчера было оглашено решение об увольнении меня, Михаила Кольцова, с должности главного редактора журнала «Огонёк». Да, понимаю, что в этом есть такая необходимость, но почему-то нам обоим было сие неприятно. Ладно, Кольцову, а мне-то с этого что? Ан нет, за это время я, скорее всего, тоже как-то окольцовился. В общем, личность Миши оказывает на меня какое-то влияние. И что самое интересное, если бы меня назначили еще куда. Так точно бы звонки повалили, поздравления, приглашения на всякие мероприятия околосветского толка. Вообще, стремление советского бомонда как-то копировать модели поведение старой аристократии бывали частенько слишком неуклюжими и откровенно пародийными. Вот, мой друг, Владимир Маяковский это очень точно отметил…
И вечером та или иная мразь, на жену, за пианином обучающуюся, глядя, говорит, от самовара разморясь: «Товарищ Надя! К празднику прибавка— — 24 тыши. Тариф. Эх, и заведу я себе тихоокеанские галифища, чтоб из штанов выглядывать, как коралловый риф!» А Надя: «И мне с эмблемами платья. Без серпа и молота не покажешься в свете! В чём сегодня буду фигурять я на балу в Реввоенсовете?!» На стенке Маркс. Рамочка ала. На «Известиях» лежа, котёнок греется. А из-под потолочка верещала оголтелая канареица. [1]