Обещание нежности
Шрифт:
Старик покачал головой.
— Не в этом возрасте. Не десяти часов от роду.
Глава 4
В этот миг все в ее жизни круто сломалось уже в который раз. И Наташа не знала, к добру или к худу эти перемены; знала лишь, что теперь ее жизнь станет совсем, совсем иной.
Ребенок лежал рядом с ней в кровати, сонно касался ротиком материнской груди, и в его широко раскрытых глазах застыла такая странная, такая безмерная глубина, что ей почти страшно становилось, когда она заглядывала в эти голубые бездонные очи. Он мало спал и никогда не плакал. Соседки по палате сначала завидовали Наташе, потом подобострастно
Выписывая Наташу, старичок профессор осторожно напомнил ей:
— Вы не забыли, что вашего сына нужно как можно быстрее показать хорошему невропатологу?
— Но здесь ведь, в роддоме, его уже смотрел специалист, — возразила молодая мама. — Мне не сказали, что его состояние вызывает какую-то тревогу.
Доктор вздохнул.
— У нас действительно неплохие врачи, но ваш сын… м-м-м, как бы это сказать? Он, понимаете ли, демонстрирует иные, гораздо более взрослые рефлексы, еще не характерные для состояния младенчества. Он не похож на младенца, и как это расценивать, наши специалисты не знают. Я уже говорил вам об этом, помните?
Наташа вздернула голову и молча направилась к выходу. Она не желала ничего слушать о странностях ее сына, не желала даже обсуждать это. «Все будет хорошо», — снова и снова твердила она про себя. Не может быть, чтобы с ней, Наташей Нестеровой, приключилось какое-то серьезное несчастье. Но сердце ее екнуло и замерло в груди так, что ей не хватило вдруг воздуха, когда она услышала, как профессор крикнул ей вслед:
— Поверьте мне, мальчик нуждается в вашем особом внимании! Может быть, он и вполне здоров, но в любом случае его развитие должно внимательно наблюдаться специалистами. Знаете, в наше-то время, с плохой экологией, со всей этой химией вокруг нас…
Боже мой, химия! Опять эта химия! Маленький Платонов и его гормон роста… Его бесконечные опасные эксперименты над собой. И та ночь, когда он обнимал ее на потертом кожаном диванчике в их лаборатории… Но Наташа замотала головой и закусила губу, потому что не хотела, не имела права даже мысленно связывать ребенка с именем Валерия Платонова. Она — Нестерова, ее муж — Сорокин, и сын будет Сорокиным тоже. И нечего думать о всяких глупостях. Все будет хорошо.
А муж уже рвался ей навстречу, пытаясь преодолеть бдительный кордон нянечек. Он поймал жену на лестнице, оглушил восторженными воплями, закружил, едва не сбив с ног и не слушая ее слабых возражений, сунул под нос огромный букет лохматых гвоздик. А потом выхватил у растерявшейся, испуганной Наташи крохотный белоснежный сверток и сунул любопытный нос под кружевной уголок пеленки.
— Парень… Мой, собственный. Спит, да? — умиленно бормотал этот здоровенный бородатый детина, прижимаясь подбородком к нежному личику. И тут же отодвинулся в сторону, близоруко вглядываясь в сына. — Слушай, а он на меня смотрит. Вот ей же богу, Наташка! Смотрит, точно изучает.
— Не говори глупостей, — устало отмахнулась жена. — Как он может на тебя смотреть, да еще и изучающим взглядом? Ему всего-то неделя.
— А я говорю, смотрит, — заупрямился Максим. — Вот иди сюда, ближе, ближе. Видишь?…
И она увидела. Малыш смотрел на человека, которого все будут считать его родным и единственным отцом, спокойным, осмысленным и почти ироничным взглядом. Мысль застыла в его глазах — неведомая, но вполне оформившаяся, и в этот момент Наташа Нестерова окончательно поняла,
Дома, как всегда, встречала галдящая, громкоголосая ватага геологов, шумно радовавшихся прибавлению семейства у их друга. Старушки-соседки, как полагается, восхищенно поцокали языками над новым жильцом коммунальной квартиры и торжественно вручили молодым родителям огромный пакет с пеленками. Максим, показалось Наташе, принимал поздравления как-то вяло, даже вымученно; к сыну, немедленно положенному в заботливо купленную кроватку, больше ни разу не подошел. От его энтузиазма, с которым он обнимал жену и ребенка на широкой роддомовской лестнице, не осталось и следа. А маленький Андрейка — имя для сына было ими выбрано уже давно — задумчиво следил своими продолговатыми голубыми глазами за двигавшимися по комнате фигурами и, кажется, так и не сомкнул глаз за весь вечер.
Когда гости наконец разошлись, Наташа медленно вынула из прически шпильки (сегодня утром она в первый раз за целую неделю, прошедшую со дня родов, по-человечески причесалась), приняла душ и, прежде чем лечь, подошла к ребенку. Сын, кажется, дремал; во всяком случае, носик его мерно посапывал в напряженной тишине комнаты. Наташа с облегчением вздохнула и прилегла рядом с мужем, обвила его рукой, прильнула к его плечу…
Но Максим раздраженно отодвинулся от жены в сторону. Она решила было, что муж уже засыпает, и она помешала ему, однако тот вдруг проговорил совершенно не сонным, зато свистящим и каким-то возбужденным шепотом:
— Абсолютно не похож на меня.
Наташа так устала за этот длинный день, что даже поначалу не отреагировала на эту фразу, которая в обычное время, конечно, испугала бы. Но Максим не унимался:
— Ты знаешь, я совсем не таким представлял себе сына. Он какой-то странный: не спит и не плачет, а только зыркает по сторонам своими глазищами. Вдобавок они у него голубые… В кого? Ни у тебя, ни у меня нет таких глаз.
— У всех младенцев глаза голубые.
— Но не такого цвета, — безапелляционно заявил муж. — Этот парень вообще не похож на детей, которых я видел.
— А ты много их видел? — откликнулась она.
— Достаточно для того, чтобы определить, что ребенок странный. Эй, Наташа… да ты спишь, что ли?
Но она не стала отвечать мужу, хотя от его слов ее сон как рукой сняло. Пусть думает, что она спит. А ей надо побыть наедине с собой. Надо поразмыслить о том, что будет дальше. За ночь Андрейка ни разу не подал голоса и утром встретил родителей улыбкой и опять совершенно осмысленным, теплым и радостным взглядом.
— Ну и детеныш, — не преминул отметить Максим, уставясь в колыбель недобрым взором. — Нет бы орал, как все дети, так он молчит и улыбается.
— Ты недоволен тем, что мог спокойно спать всю ночь? — уже едва сдерживая себя, холодно спросила его жена. — Тебе больше понравилось бы вставать к нему по три раза за ночь, подносить бутылочку с водой и менять пеленки?
— Ну, этим, положим, пришлось бы заниматься не мне, а тебе, — парировал Максим. — Но я, во всяком случае, тогда был бы спокоен за здоровье и разум этого дитятки.
Он долго еще бормотал себе под нос что-то язвительное, собираясь на работу, но Наташа уже не слышала его: заткнув уши пальцами, она сидела на кухне (благо время было раннее и соседки, божьи одуванчики, еще не вылезали из своих комнат) и, уставясь взглядом на какое-то пятнышко, оставшееся на столовой клеенке с вечера, тупо повторяла про себя: «Все нормально. Молодые отцы редко сразу привыкают к детям. Ему просто не понравился Андрейка. Он привыкнет, и все у нас будет хорошо».