Обезьяны
Шрифт:
– Да он никакой не буйный и вообще слаб, так показала его самка, которая позвонила в службу спасения.
– Слаб «хууу»?
– Ну да, слаб. – Пол окинул Белинду взглядом; короткий белый халат изящно приоткрывал вид на нижние части ее тела. Еще немного, уже почти готова, подумал Пол, складывая губы трубочкой и вдыхая ее запах; еще денек-другой – и эта седалищная мозоль будет истекать соком, жду не дождусь, когда спарюсь с малышкой. Пока же Пол подавил свою похоть – остальные спецназовцы уже выкатились на улицу и заводили машину.
Саймон Дайкс, художник, проснулся. Твердый сосок любовницы утыкался ему в щеку. Он вздохнул и зарылся в ее сладкую
Теплая ванна, вот что мне сейчас нужно, подумал Саймон. Теплая ванна, теплая соленая вода, она вымоет из ноздрей скопившуюся там дрянь. Затем кофе, затем сок, затем работать. Все начнется с обонятельного отдела мозга, древнейшего скопления нервных клеток, которое создано эволюцией в качестве запасной системы мышления на случай аварии главной и располагается перед мозжечком этаким воплощением всего, что есть в тебе от личности, от культуры, всего, что отделяет тебя от филогенетического, примитивного, приматного.
Саймон потянул носом воздух. Нос показался ему больше обычного. Длинные волоски, торчащие из Сариного соска, щекотали ему ноздри, змеились между остатками вчерашней дряни. Длинные волоски, пахнут, как шимпанзе, – кажется, именно такой у этих обезьян запах. А еще у них такая теплая, такая упругая шерсть. Стало быть, посткоитальный запах шимпанзе, запах пота, попадает в нос через шерсть. Запах по-своему приятный, милый – смешанный с любимыми духами Сары, «Кашарель», он становился еще более эротичным. Длинные волоски, торчащие изСариного соска… Саймон поднял голову и увидел перед собой широкую, простодушную физиономию в форме сердца [61] – физиономию зверя, с которым лежал в одной постели.
61
Ср.портрет Сары в начале гл. 2.
В тот же миг он вскочил на ноги, наверное, закричал – он не был уверен, потому что весь мир вокруг кричал что есть мочи. Саймон попятился, крик мира стоял у него в ушах, а на кровати лежал на спине зверь, чьи звериные, тупые глаза с белками белее снега, с самой зеленой из всех радужных оболочек, которые художнику приходилось видеть, рассеченной пламенеющим гагатовым зрачком, уже разглядывали его с неподдельным интересом.
Саймон шагнул назад, споткнулся о край ковра, упал, больно ударившись о подоконник, и шок от удаpa заставил его понять, что все происходит на самом деле, – Сары нет, а он проснулся и обнаружил в постели этого зверя, эту обезьяну, такую мерзостно-огромную; она держит ноги и руки по-человечьи, пятки касаются друг друга, руки заведены за спину, локтями пытается приподнять эту звериную маску, поднести ее поближе к нему, ее рот открывается, там гигантские зубы, длиннющие клыки…
– «Ррррраааа!» – завопила Сара и показала дрожащей фигуре, прислонившейся к окну: – Саймон, да что с тобой, черт побери, такое? Прекрати орать! «ХУУУУ!»
Саймон же увидел вот что: зверь помахал лапами у него перед носом, протянул вперед пальцы и схватил его, быстро, очень быстро, и одновременно завопил, а затем глухо завыл, как воют хищники. До чего же громко! Крики отразились от оконного стекла, Саймона прошиб холодный пот. До чего же громко!
– «Ррррраааарррр! Ррррраааарррр! Рррррааа-арррр!» – закричал в ответ Саймон, продолжив очень
Он хотел увернуться от этого зверя, не видеть больше его гигантский слюнявый рот, его зубы, такие неимоверно длинные. Обернулся, прикинул, сможет ли открыть окно и спуститься в сад. Мысли неслись непоследовательно, но весьма прагматично, так что он сумел оценить, высоко ли придется прыгать. Тут зверь снова потянулся к нему, и Саймон не успел отреагировать – да он и не знал как.
До чего же быстро этот зверь передвигается! Вот он уже вытянулся во весь рост, взмахнул передними лапами, удерживается на двух задних.
– «Ааааа!» – вокализировала не на шутку перепуганная Сара; морда у Саймона такая бледная, вся шерсть в поту, хотя и не стоит дыбом, а свисает мокрыми клочьями с его ласковых лап, которые миг назад обнимали ее с бесконечной нежностью, а теперь в страхе отчаянно колотят по подоконнику. – Саймон! «Хуууу!» Покажи мне, любовь моя, что с тобой «ХУУУУУУ»?
Мысль об окне улетучилась, а о двери и речи быть не могло. Едва только Саймон осознал, что спал в одной постели с животным, как его парализовал неодолимый, цепенящий ужас – несмутный, шелковый, тревожный, с туками и стуками, отчетливыми, словно когти скребут по полу, по стене, зловещая птица, вылетевши из-за штор, что он задергивал утром, входит ему прямо в голову, чтобы остаться там навечно, голова его машет ушами, ибо прескверной гостье некуда девать крылья, а прямо перед ним – белый шимпанзе, на кровать к нему садится. Его телесная форма – вот чего Саймон не мог вынести. Чуждая, враждебная, чудовищная форма, которая в этот миг приходит в движение.
Сара же просто захотела – даже не захотела, это было веление инстинкта – приласкать его, обнять, пощупать, расправить его печальную, мятую шерсть, успокоить дрожащие лапы своего самца, которые дергались, но не показывали ничего вразумительного. Она подвинулась ближе, села на самый край гнезда, намереваясь обнять Саймона и приступить к экстренной чистке.
– Пошел прочь, пошелпрочь, пошелпрочь, пшел-прооооооочь!!! – Саймон ничком рухнул наземь, забился в угол. Над ним возвышалось чудище, его визуальный образ еще не отпечатался в глазах Саймона – художник чуял лишь жуткий звериный смрад, он заполонил ему ноздри, не давая воспринимать запах собственного пота, который, унюхай он его, обозначал бы лишь страх, жуткий страх.
Почему он так странно вокализирует? Сара, сама вне себя от ужаса, не могла ни на что решиться. Вожаче мой! У него какой-то жуткий припадок. И тотчас, даже несмотря на ступор, подумала: может, дело в этой чертовой наркоте? Все из-за экстази, так? Из-за дрянного кокаина? Из-за полбутылки Тленморанги», выпитой в глубинах «Силинка»? Сара не знала, как поступить, и тут поняла, что ей неудобно, – между бедер этаким воздушным шаром оказалась зажата ее же седалищная мозоль. Инстинктивно она переменила позу, закрыв мозоль лапой.
В общем, что именно она сделала, значения не имело, ибо в этот миг самец напал на нее.
– Тваюмаааааааааать! – заорал он во всю глотку, выскочил из-под подоконника и замахнулся на Сару. Она отпрянула, сжалась, ожидая, что когти вонзятся ей в морду, но ничего подобного не произошло. Саймон двигался как-то не так, что-то с ним было очень сильно не в порядке, – казалось, он разучился пользоваться лапами. Он даже не сумел правильно оценить расстояние от угла, где лежал, до края гнезда, где стояла Сара. Лапы молотили воздух, не доставая до морды. Она схватила его за плечо – мышцы расслаблены. Недолго думая, схватила и вторую его лапу, с легкостью. Пара смотрела друг на друга, разделенная непреодолимой пропастью, которая еще недавно была просто симпатичным половичком.