Обитель Блаженных
Шрифт:
– Это в каких? – покосилась на Льва Моисеевича крыса.
– Да вот дурочкой не прикидывайся. В тех самых, что парни в подвал затаскивали.
– А разве я туда заглядывала? – с нахальным простодушием прищурилась крыса. – Жратвой от мешков не пахло, мне до них и дела не было.
– Но хоть чем-то от них пахло? – спросил Евпсихий Алексеевич.
– Чем-то пахло, да я не разобрала.
– Дырочку, что ли, в мешке проковыряла бы… полюбопытствовать…
– Друзья мои. – с озорной строгостью осмотрела собравшихся крыса. – Мы же взрослые люди и понимаем, что нельзя узнать того, о чём узнать ниоткуда. Если из кастрюли с борщом пахнет борщом, то мы только потому уверены в своём знании,
– Ну да… Это верно, что крысы всегда бегут с тонущего корабля. – съязвил Лев Моисеевич.
– И это лучше, чем внезапно помереть, и очутиться неизвестно где и неизвестно зачем.
Одна из белок, хлопотливо соскочила с пушистой ветки на спинку шестого трона, где находилось неподвижное тело, старательно обнюхала его затылок, даже дотянулась до уха, пощекотав его чуткими усиками, а затем разочарованно закрякала по-беличьи, обращаясь к подругам в саду: «Вроде похож, а вроде и не похож на того паршивца, что в тверицком бору беличьи дупла разорял… Ладно, девки, что было – то было, теперь не нашего ума это дело!..» После чего живо убралась обратно, в кедровые заросли.
Все взрослые растерянно переглянулись, даже крыса озадаченно поморгала глазками, отторгаясь от наваждения.
– Дяди и тёти! – вдруг с аккуратно лопочущей твёрдостью заговорила девочка. – Вы просто ничего не знаете, а бомба взорвала всю нашу землю. И все умерли. Больше никого живого нет.
ВОСКРЕСЕНИЕ 00:03
Взрослые с осторожным участием присмотрелись к девочке, ожидая, о чём ещё она способна возвестить. Но девочка, твёрдо высказавшись, умильно поджала губки и приложила палец к щеке.
– Устами младенцев глаголет истина; Евангелие от Матфея, глава 21, стих 16. – задумчиво сообщила крыса, а, подметив излишне-пристальный недоумённый взгляд Евпсихия Алексеевича, вздохнула: – Кто-то из жильцов отнёс на мусорку книжки и газеты баптистского свойства – видно, разочаровался в западноевропейских религиозных течениях – ну, а мне было очень даже интересно почитать.
Евпсихий Алексеевич с непрояснённым сомнением покачал головой.
– А скажи нам, милая девочка, ты видела чего-нибудь чудесное или слышала, пока была у себя дома? – спросил Лев Моисеевич у ребёнка, не обращая внимания на крысиную риторику.
– Я только слышала много чего, но не всё понимала, потому что я ещё маленькая.
– Это так. – согласился Лев Моисеевич. – Разумеется ты маленькая. Но если ты что-то видела не совсем обычное, то расскажи нам, пожалуйста, потому что ты нас очень удивила своим категоричным заявлением.
– Я всё видела, как обычно, а потом я ничего не видела, потому что я сидела в шкафу. – ответила Улинька.
– Зачем же ты сидела в шкафу? – удивился Евпсихий Алексеевич.
– Затем, что сначала меня ругала мама, а потом проснулся папа и тоже стал меня ругать, и я решила спрятаться в шкаф, чтоб они подумали, что меня нету дома, и перестали ругаться. Я уже так делала однажды, и мне в шкафу очень понравилось. Там сначала было темно-темно и немножко страшно, но я быстро привыкла. Только когда всё вокруг стало громыхать и трещать, я подумала, что мама с папой добрались до шкафа и хотят меня вытащить, но тут я услышала, как мама с папой кричат где-то далеко-далеко от шкафа, и я подумала, что шкаф мог сам попробовать от них убежать. А вот и не тут-то было.
– Но почему ты решила, что вся земля взорвалась и все умерли, если ничего не видела?
– Потому что я испугалась и закрыла глаза, а когда открыла, то уже не было никого, и не было шкафа. Я решила, что раз сама не вылезала из шкафа, то шкаф сломался на кусочки, обиделся и ушёл, оставил меня одну. Тогда я решила, что шкаф не мог просто так взять и сломаться, что его специально сломали, а крепкий шкаф можно сломать только как-нибудь специально подорвав его. Вместе со всей землёй и со всеми людьми. Тогда я опять закрыла глаза, потому что мне было очень-очень страшно, а когда открыла то увидела, что я сижу здесь, и тут сидит тётя Катя с дедушкой Лёвой, и вы тоже тут сидите, дядя Евсисхий… – девочке явно с трудом давалось выговорить самобытное имя Евпсихия Алексеевича. – …дядя Евпсихий.
– Ну, значит, и не переживай, милая девочка, что всю землю взорвали и все умерли. Полным-полно народу осталось жить, они все уже проснулись, потянулись и занялись своими делами.
– А где тогда моя мама? – с трогательной грустью склонила голову на бочок Улинька, выказывая недоверчивость словам Евпсихия Алексеевича.
– Бедный ребёнок. – заблестели глаза у Катеньки. – И почему тебе до сих пор нужны эти злые люди, которые приносили тебе столько страданий?.. Даже смотреть на тебя жалко, ты и одета как замарашка какая-нибудь, а ведь ты очень красивая девочка, и очень добрый ребёнок!.. Ну вот почему тебе достались такие отвратительные родители??
Улинька озадаченно пожала плечами.
– Брось, Катенька, не надо сейчас об этом говорить. – попросил Евпсихий Алексеевич. – Родителей не выбирают.
– Да понятно, что не выбирают, но всё это очень жестоко!.. очень жестоко!..
Улинька совсем не откликнулась на тему жестокости мамы и папы, а сосредоточилась на настоящих чрезвычайных необыкновенностях, вдумчиво нашёптывая про себя запомнившиеся имена людей, ставших ей такими близкими – дедушка Лёва, тётя Катя – и конечно запуталась на Евпсихии.
– А как тебя зовут? – с неожиданной игривой подозрительностью девочка ткнула пальцем в крысу.
– Меня?? – на секунду опешила крыса.
– Конечно тебя. Когда со всеми знакомятся, то надо обязательно представляться по имени.
– Вообще-то меня зовут настолько странно, что и представляться не имеет смысла. Но для вас я могу зваться Марусей. Да-да, зовите меня Марусей, я буду очень рада.
– Крыса Маруся! – весело прихлопнула в ладоши Улинька.
Взрослые тоже развеселились такому занятному известию, и согласились прозывать крысу Марусей. Хотя, Лев Моисеевич и проворчал что-то про неуместность в данных обстоятельствах поддаваться всяческому детскому баловству. Тогда Евпсихий Алексеевич спросил, уж не считает ли Лев Моисеевич крысу каким-то второстепенным существом, недостойным носить человеческое имя?.. Лев Моисеевич мягко огрызнулся, сказав, что он совсем так не считает, что можете хоть всё дубы тут вокруг прозывать человеческими именами.
– Знакомьтесь: дуб Коля! – тут же принялась баловаться Улинька, указывая пальцем на ближайшее дерево и миловидно улыбаясь, но Евпсихий Алексеевич осторожным осудительным взглядом пресёк эту забаву, действительно неуместную при данных обстоятельствах.
– Интересно, а где остальные жильцы нашего дома?.. Либо они остались живыми и их извлекли из-под обломков, либо они все попали в ад?.. – удивившись суровости своей внезапной догадки, произнесла Катенька.
– Ещё бы нам убедиться, что мы сами не в аду. – пробурчал Лев Моисеевич. – Как говаривала моя бабка, расплачиваясь со стоматологом за вставную челюсть: когда слишком хорошо – это тоже плохо!..