Обитель подводных мореходов
Шрифт:
Не было иного выбора, как нарушить данный самому себе тайный обет молчания и решиться на крайний шаг. Выбрав подходящий момент, Егор подошёл к деду. Фрол Гаврилович сидел в боковой комнатушке за письменным столом и разбирал какие-то записи на отдельных листах. Егор, как бы от скуки, присел рядышком на стул.
– Не перестаю удивляться, как разумно устроен род пчелиный, - высказал старик.
– Взять хотя бы трутня... Каждая семья держит его, бездельника и тунеядца, поскольку он необходим для воспроизводства той же семьи. Но всё-таки настаёт день и час, когда рабочие пчёлки дружно изгоняют трутня из своего обиталища и тем самым обрекают его на погибель. Ибо не своим трудом трутень жив. А смысл недолгого бытия рабочей пчелы - это её труд во имя семьи. Не так ли человек, в исконной сути своей, подобен сей малой твари бывает. Вот только нужно бы трутней изгонять...
– Де-ед, - удивлённо протянул Егор, - да ты у меня почти материалист. Где же тут Божественное начало?
– Клирик я, - отвечал он, поправляя очки.
– Но так полагаю, что служение людям - это и есть Бог, Его истинное проявление в каждом из нас.
– Это долг перед обществом, - нашёлся Егор.
– Так ведь каждый его по-своему понимает.
– А вот Фёдор Иванович утверждает, что в душе ты больше пасечник, чем поп. Докажи, что он не прав!
– Одно другому не помеха - полнота бытия великая есть.
– Хотел бы я знать, - не унимался Егор, с ехидцей глядя на деда, - как бы ты повёл себя, если бы твоё церковное начальство однажды запретило тебе заниматься пчелиной селекцией.
– Так ведь пробовали, - ничуть не удивившись, со вздохом признался дед.
– Нашёлся тут один умник...
– А какой?..
– А вот такой! До сих пор пытается меня переубедить, что духовный промысел несовместим с промыслом мирским. Я же толкую, что суть вопроса не в крайностях этих двух понятий, а в их первородном существе. Хлеб-то все хотят есть - и святые и грешные, особливо когда его мёдом-то помазать. Не можешь явить чудо, так яви же дело, которое Богу и человеку угодно.
– Бог тут ни при чём. Но в делах как раз и рождаются чудеса. Вот с этим, пожалуй, и я согласен.
– Родной ты мой, - дед с лаской погладил Егору волосы шершавой ладонью, - хорошо же хоть в чём-то соглашаешься. Теперь мы вдвоем, теперь нам - горе не беда. Натворим ещё чудесных дел, отпустил бы только Господь денёчков мне.
– Отпустит, - пообещал Егор.
– Я с Ним лично договорюсь.
Смеясь, дед погрозил пальцем, мол, не кощунствуй. Уловив момент, Егор сменил тему разговора.
– Знаешь, дед, - сказал, будто ненароком вспомнив.
– Вышел я как-то на двор. Смотрю - девушка. Ну, такая... в белом полушубке, в голубой вязаной шапочке... И вот это самое обронила.
– Он вытянул из кармана варежку и положил на стол.
– Если не ошибаюсь, Катей её зовут. Надо бы отдать, да не знаю, где живёт.
Дед поднёс варежку к глазам, даже очки приподнял.
– Так и есть, наверно её...
– Да кого?
– выдал себя Егор нетерпением.
– Катюши, старшей внучки Фёдора Ивановича.
Егор почувствовал, как ноги сами собой начали поднимать его из-за стола.
– Сходить, отдать ей, что ли?
– поразмыслил вслух, всем своим видом пытаясь убедить, что если и соберётся это сделать, то лишь от скуки.
– Опоздал, - сказал дед, будто опрокинув на внука ушат холодной воды.
– Она уж третьего дня, как в Москву уехала. Бабка ещё отругала её, что варежку потеряла. Пошёл бы со мной тот раз к деду Фёдору - вот и представился бы случай варежку вернуть.
После таких слов Егор готов был изничтожить себя.
– Ох, и хороша вельми, лепна и статью и ликом, у деда Фёдора внучка, терзал он Егора, сам не ведая того.
– На цирковую артистку в матушке белокаменной учится, в столице, значит.
– Как же теперь с варежкой быть?
– растерянно спросил Егор.
– Подожди до лета, - посоветовал дед.
– Чай, на вакацию снова съедетесь. Тогда и вернёшь пропажу.
Будто камень свалился с Егоровых плеч. Он успокоился и даже повеселел. А дед чему-то улыбнулся в бороду.
13
Пустовавший во время каникул учебный корпус вновь ожил. На всех его пяти этажах замелькали голубые воротники курсантов, аудитории и классы наполнились их весёлой разноголосицей, движением и неизбывным духом познания.
Дружки встретились с такой радостью, будто век не виделись. В первый день никак не могли наговориться: взахлёб делились новостями в перерывах между занятиями, перебрасывались записочками на лекциях и долго перешёптывались уже после отбоя, лёжа в койках.
Егор обо всём рассказал своим дружкам, что приключилось с ним в Укромовке, показал даже Катину варежку, которую прихватил с собой на счастье как талисман. Друзья не смеялись над ним, не подначивали его из-за нелепой случайности, помешавшей встретиться с Катей. Но каждый из них посчитал нужным высказать собственные соображения, как он повёл бы себя, окажись на месте Егора. Все сходились во мнении, что унывать нет причин: надо лишь надеяться и ждать. Правда, Кузьма предлагал действовать более решительно - написать откровенное письмо и послать его Кате, благо адрес Московского циркового училища узнать не сложно. Только Вадим против этого резонно возражал: стоит ли быть навязчивым и не лучше бы подождать до лета, когда встреча может выглядеть более естественной и непринуждённой. "А кто их знает, этих блестящих, избалованных аплодисментами и славой цирковых звёзд!.." Тем не менее Кузьма горячо доказывал, что и в любви надо действовать так же решительно и дерзко, как и в торпедной атаке.
Егор с вниманием выслушивал обоих, но принимать окочательное решение не торопился. "Атака - атакой, только ведь и промазать можно..." А с другой стороны, не лучше ли положиться на деда Фёдора, прочившего ему Катю в невесты не то шутя, не то всерьёз, но уж во всяком случае дед, верно, рассказывал своей внучке о заезжем морском курсанте.
С тех пор к Лерочке Егор потерял всякий интерес. Но Чижевский! С каким выстраданным превосходством он бросал колкие взгляды на Егора. По всему было видно, что Эдик уже не считал его своим "конкурентом".
Непрядов отвечал бывшему сопернику благосклонной ухмылкой, тем самым давая понять, как безразличны ему мелкие уколы. Ведь не секрет, что Чижевский постоянно искал с ним ссоры.
И всё-таки Егорово терпение однажды лопнуло. А всё произошло из сущего пустяка, на который сам Непрядов никогда бы не обратил внимания. В тот вечер Вадим Колбенев засиделся в ленкомнате, вымучивая план проведения бесед и политинформаций. В роте он отвечал за всю агитационную работу. Перед вечерней поверкой в комнату заглянул Чижевский. Поинтересовавшись, чем это Колбенев так упорно и долго занимается, Эдик предложил свои услуги.