Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– Получается, что вы с дедом моим друг друга всю жизнь переубеждаете. Ну, и кто кого?..
– Старики мы оба... Каждый при своём мнении. Да и не шибко я речистый. Только не прошли мимо наши споры с Фрол Гаврилычем. Мирского в нём куда больше, чем поповского. Почём знать, что у него творится на душе! О чём он думает в тайне, в чём боится признаться даже самому себе? Известно, что у начальства своего церковного дед твой не в чести. Видать, есть за что. Не за peтивую, надо полагать, службу. Хотел как-то благочинный за штат его вывести, другим попом заменить, да не посмел. Приход не позволил. В Укромовке нашей не так-то уж верующих много. А вот попробуй только - тронь, обидь в чём отца Фрола, нашего партизанского попа - всё село за него горой. И вовсе не попа видят в нем, но человека, всего себя отдающего "за други своя".
Из баньки Егор вышел ещё засветло, чувствуя себя как на крыльях. Солнце клонилось к вершинам сосен, будто собираясь отогреться в их пушистой хвое. Снега порозовели, обмякли. Мороз отпускал. И лесная тишина уже не казалась всесильной. Где-то в чащобе дробно "семафорил" морзянкой по сухому стволу дятел. Белка мимолётом обдала Егорову шапку снежной пудрой. Шустрый припустился её догонять, добросовестно и громко лая.
Егор неторопливо брёл по санному следу, прислушиваясь к лесным звукам и шорохам. Вот где-то в отдалении вздохнул верховой ветер. Лёгкой волной он прошёлся по сосновым кронам и на какое-то мгновенье затих. Но вот уже пошла, покатилась новая волна. Будто невидимый морской прибой гулял над Егоровой головой.
Почудилось, будто деревья стали совсем живые. Они чуть слышно переговаривались между собой - вот только слов не разобрать. Не поборов искушения, Егор шагнул с дороги к ближайшей сосне и прижался ухом к шершавым наростам коры. Могучий ствол напряжённо гудел, лёгкая дрожь проходила по его телу, а кора источала сладковатый смоляной дух и ласку минувшего лета.
Крупными волчьими прыжками вернулся Шустрый. Небрежно помахивая хвостом, он степенно поковылял рядом с Егором. "Подумаешь, ну не догнал, говорил его слегка пристыженный, гордый собачий взгляд.
– Вообще-то я и не больно хотел..."
Они уже вышли из леса, когда пёс вдруг насторожился, шевельнув ушами, и тихо зарычал... Егор невольно обернулся и увидел нагонявшую их юную лыжницу. В голубом, облегавшем её стройную фигурку лыжном костюме, в вязаной шапочке с большим помпоном, она шла размашисто и быстро, как настоящая спортсменка на дистанции. Егор еле успел схватить Шустрого за ошейник и оттянуть в сторону, как лыжница стремительно пронеслась мимо него, обдав снежной пылью и какой-то удивительной ласкающей свежестью. Точно заворожённый глядел он ей вслед, не понимая, что же особенного произошло, - отчего он истуканом замер на дороге, не в силах даже шевельнуться. Перед глазами стояло её тронутое румянцем нежное лицо. Подумалось, он никогда ещё не встречал такой неземной красоты. Но изумляли даже не сами черты этого лица, сколько его непонятная одухотворённость, веявшая теплом и светом.
Голубой костюм промелькнул последний раз меж крайних домов и скрылся. Огорчало, что девушка даже не взглянула на него, будто на дороге ей попался обыкновенный пень, который следовало всего лишь объехать, не зацепив лыжами. Но так хотелось, чтобы у него самого, как по-щучьему веленью, появились бы вместо валенок лыжи...
Егор не сразу направился домой. С видом праздного гуляки пошлялся сначала по одной стороне улицы, затем по другой. Взгляд его скользил по палисадникам, по дворам, по окнам - не мелькнёт ли где силуэт в голубом...
Не заметил, как легли ранние сумерки. Снег посинел, сгустился. У колодца громыхал цепью ворот, брякали вёдра. Из глубины дворов степенно подавали голос коровы. А в потемневших вётлах орали устраивавшиеся на ночь галки. Непрядов не знал, что же теперь следует предпринять, как среди огромного села отыскать тот дом, в котором живёт прекрасная фея в голубом. Остановившись, он мучительно размышлял минуту или две, пока верный пёс не ткнулся ему мордой в колени и не тявкнул, мол, "пошли же, наконец: я продгор и жрать хочу..."
"Пора, - согласился Егор, поворачивая к своему дому, - не ночевать же на улице".
Всё утро и весь следующий лень Егора не покидало отменное настроение. Куда бы ни шёл, за что бы ни брался, перед ним была она, всё та же фея в голубом, промелькнувшая как чудесный сон. "Дрейфуешь, гардемарин Непрядов, - пробовал он себя взбодрить и усовестить.
– Да что она? Дым, ветер... Может, просто показалось всё, а на самом деле ничего не было. Вот Лерочка - это другое дело, она реальна и осязаема как собственная тельняшка. К ней так же привыкнешь и даже гордиться станешь ею". Но уже в следующее мгновенье он сам себя же опровергал: "Эх ты, гардемарин липовый! Где же твои железные принципы? Дёргаешься, как флюгер на ветру..."
Было воскресенье. Дед с утра отслужил литургию и находился в умиротворённом, благолепном состоянии духа. Сидя в кресле, он с умилением глядел, как Егор, закатав штанины и рукава тельняшки, мыл в горнице пол. Он объявил самому себе "аврал" и, решительно отказавшись от дедовой помощи, вознамерился навести в доме полный флотский порядок.
– Егорушка, ты бы передохнул, - пробовал дед воспротивиться, - грешно в нонешнее-то воскресенье работать.
– Да какой там грех!
– отвечал Егор.
– Я ж не наряды вне очереди отрабатываю. Шурую, можно сказать, в своё удовольствие.
Управился Егор к обеду. Дед нарадоваться не мог, взирая на отменную кругом чистоту. Припомнил к случаю, какой чистюлей и рукодельницей была Егорова бабка.
– Скажи, дед, - поинтересовался Егор, - а отчего второй раз не женился?
Старик на это лишь от души рассмеялся, тряся бородой.
– Так ведь не мирянин - клирик я, - отвечал он.
– Православному священнику позволено жениться один лишь раз.
– Дед, а если б ты полюбил кого-нибудь, - продолжал допытываться Егор, - так неужели не снял бы свою рясу ради любимого человека?
– Это невозможно. Да и не любил я никого, кроме матушки Евфросиньи свет Петровны. И любовь эта у нас вроде как лебединая была, одна на всю жизнь, - и с хитроватым подозрением вопросил: - А чего это, чадо моё, задал ты мне сей далеко не праздный вопрос?
– Да так, - пробовал увильнуть Егор.
– Но ты пожалуй прав: если нет настоящей любви, то и жениться не стоит. Адмирал Нахимов тоже был неженат. Но кто же осмелится назвать его несчастливым человеком? Настоящий моряк! Яркая человеческая судьба!