Обитель подводных мореходов
Шрифт:
– На волах ехали, хлопцы?
– пощупав взглядом настороженно молчавших ребят, предупредил: - Так дело не пойдёт. Другой раз, чтоб пулей у меня...
– На мачтах!
– подали команду с мостика.
– Фалы и шкоты косых парусов разобрать!
– Сполнять команду!
– рявкнул мичман, повеселев.
– Шевелись!
Подскочив к фальшборту, Егор начал распутывать пеньковый канат, завернутый на нагеле восьмёркой. Ребята подхватили его, растягивая по палубе.
– Грот-стень-стаксель и абсель поднять!
– последовала очередная команда.
– Шкоты косых - на левую.
И
Meжду мачтами поползли кверху косые паруса, полотнища нервно захлобыстали, заволновались, как бы не находя ветра. Но потом все же захватили его и упруго вздулись, придавая кораблю ускорение.
– Стоп!
– ревел Пискарёв, тяжело бегая вдоль борта.
– Фалы и шкоты крепить!
Пошёл барк полным ходом, пластая надвое зеленоватую балтийскую воду. За кормой обозначился широкий пенный след. Ветер сильнее засвистал в снастях, мелкие солёные брызги начали веером взлетать над полубаком.
Второй взвод заступил на штурманскую вахту. Курсанты расположились в прокладочной рубке за длинным столом. Непрядов раскатал перед собой карту, придавил уголки грузиками и аккуратно разложил прокладочный инструмент. Пока начкафедры капитан первого ранга Чижевский ставил задачу, расхаживая посреди просторного помещения, Егор невольно поглядывал в иллюминатор. Барк подходил к траверзу маяка острова Сескар. Очертания берега в матовой дымке еле проступали, но капраз утверждал, что башню маяка на оконечности острова всё же различить можно. На неё и предстояло каждому курсанту взять первый пеленг.
Наконец Чижевский дал координаты исходной точки и позволил начать от неё прокладку. Ребята сосредоточенно склонились над картами, орудуя параллельной линейкой, измерителем и транспортиром. В напряжённой тишине было слышно, как пощёлкивали прикреплённые к переборкам датчики лага, отсчитывая пройденные мили, и сердито ворчали репитеры гирокомпаса, показывая корабельный курс.
Прихватив записную книжку, Непрядов выскочил из прокладочной, а затем по отвесному трапу вскарабкался на её плоскую, ограждённую леерами крышу. Здесь выстроились в ряд несколько репитеров. Егор выбрал один из них и прильнул к окуляру.
Чижевский оказался прав: маячная башня действительно видна. Не составило большого труда точно установить визирную линию по центру башни и снять с подсвеченной шкалы репитера пеленг. Дело не новое, прокладку ему приходилось вести ещё в нахимовском, когда они всем классом ходили на шхуне от устья Невы до самых Датских проливов. Вскоре в его записной книжке выросла колонка минут и градусов.
Держась за поручни, Непрядов съехал по трапу, не касаясь ногами перекладин и едва не оседлал Обрезкова, торопившегося на крышу. Подбодряюще шлёпнул Кузьму ладонью по спине и побежал в прокладочную.
Вот и обсервированное место корабля - маленький кружочек на карте с точкой посередине. От неё протянулась уже уточнённая линия курса, Непрядов работал с упоением. Прокладка и прежде, ещё в стенах кабинета считавшаяся любимым занятием, теперь обрела вполне овеществлённый смысл. Больше не существовало тех условностей, без которых не обойтись на обычном уроке. Реальными были море, лениво вздымавшееся
– Егорыч, - просительно прошептал Кузьма, - подбрось пеленжат, а то у меня что-то не получается.
– Сачок, - отреагировал Непрядов, не отрываясь от прокладки, но свою записную книжку всё-таки подсунул ему.
– Первый ком - всегда блином, - пробовал отшутиться Обрезков, на свой лад переиначивая пословицу.
– Егор, - строго прошипел Колбенев.
– Ты что, забыл уговор? Пускай сам шевелит мозгами.
– Ну и зануда ты, Вадимыч, - огрызнулся Кузьма.
– Тебе что, жалко?
– Это ж только для раскрутки, - успокоил Колбенева Непрядов.
– Теперь пеленга вместе брать будем - не отвертится, - и кивнул Кузьме, приглашая вместе подняться на крышу рубки.
Вскоре небо подёрнулось тучами. Заморосил дождь, и видимость в сгустившейся серой мгле стала почти нулевой. Прокладка, к великой радости Кузьмы, дальше продолжалась по счислению.
С вахты сменились незадолго до отбоя. Из прокладочной вышли уже в кромешной мгле. Дождь усилился. В тусклом свете топовых огней видны были мятущиеся дождевые струи, нещадно хлеставшие паруса и снасти. Вода тяжело дышала где-то внизу, временами переваливая через фальшборт.
В носовом кубрике было светло и шумно. На столах ребят поджидали большие медные чайники. В мисках - нарезанный крупными ломтями пшеничный хлеб. Почаевничали и начали укладываться спать.
Непрядов вытащил из сетки подвесную парусиновую койку, расшнуровал её и подцепил на растяжках к подволоку. Подпрыгнув, завалился на неё как в дачный гамак. По соседству с ним расположились на ночлег и Вадим с Кузьмой.
Свет погасили, но долго ещё кубрик не мог угомониться. Слышался возбуждённый шёпот, смешки. Ребята всё ещё продолжали переживать первую в своей жизни ходовую вахту.
Уж который раз Вадим с Кузьмой заставляли Непрядова поведать им о его встрече с Катей. Егор охотно принимался рассказывать, припоминая всё новые подробности. Он так увлёкся, что не заметил, как Обрезков уснул, но Колбенев продолжал с интересом слушать, как бы сопереживая с Егором счастливые минуты свиданий. Потом Колбенев ударился в собственные воспоминания, и Егор также его внимательно слушал. Непрядов искренне обрадовался, когда услышал от дружка, что его Вика поправилась и окрепла за лето, что осенью, по всей вероятности, продолжит занятия в консерватории, что у неё большие творческие планы. Вадим уверял, будто известный дирижёр и профессор предложил ей, как лучшей своей ученице, выступить осенью с сольным концертом. Они прикинули по срокам, что вполне могут успеть на этот самый концерт, как только вернутся в Ригу. Обсудили даже, какие по такому поводу следует взять цветы - конечно же розы. Само собой разумелось, что все трое они будут сидеть в партере на самых видных местах и уж конечно заранее отрепетируют громовые "бис" и "браво" не хуже заядлых клакеров. Их фантазии не было предела. Никто не сомневался, что именно так всё и должно произойти, когда после долгого плавания они ступят на берег.