Облаченные в тени
Шрифт:
— Сколько же ему? — поинтересовалась Елизавета.
— Вот-вот будет двадцать один. Он еще совсем молод. Я уж отговаривала его, говорила потерпеть хотя бы до следующего года, так нет. Вбил себе в голову, что будет лучше и для него и для меня с Тоником. Весь в отца, мда.
Елизавета не стала уточнять в какого именно отца, но предположила, что в настоящего, а в Бориса Левинсона. Тот был человеком хоть и рискованным, но до не возможности любил домашний уют.
— А что мы всё о вашем старшеньком? — спросила Елизавета, подливая еще чаю в обе чашки, — как там Тоник поживает? Вы хоть снарядите
— А, что, и приведу! — сказала Анна, — вот соберусь завтра и обязательно приведу. Врачи говорят, что ему свежий воздух необходим и общение со сверстниками. Только где же их, сверстников-то найдешь? Все одно в революцию лезут. Сейчас только из пеленок вылезши, сразу за оружие хватаются!
— Что же вы так? Ему только три годика. Он разговаривать-то умеет? Представьте, я вашего Тоника еще не разу и не видела. А мы уже знакомы без малого второй год. Нет, Анна Карловна, обязательнейшим образом привезите его ко мне завтра! Я испеку пирогов с вареньем и с капустой. На его вкус.
— Он с капустой любит, — сказала Анна, но спохватилась, — нет, дорогая, завтра никак не смогу. Дела в городе. Я же сейчас работников ищу на трикотажную свою фабрику. Жулье брать не хочу, которые работать-то ленятся, а за деньгами ходят, нормальных же работников сейчас днем с огнем не сыщешь! Хоть ходи и в каждый двор заглядывай!
— Это вы верно говорите, — согласилась Елизавета, — но все же, приходите, а? Мы же всегда рады, вы знаете.
— Боюсь, что в ближайшее время никак, — покачала головой Анна, — дела все же. Да и похищение это вчерашнее сильно меня пугает. С ребенком маленьким на улицу выходить боязно, знаете ли.
— Сейчас же трамваи ходят! Сели на первый и до самого нашего дома, — сказала Елизавета, — или на минимизе. Я сама всегда на минимизах езжу. Они хоть и дорогие, но безопасные. Такую скорость развивают, что дух захватывает!
— Не знаю, — сказала Анна, хотя видно было, что она сильно сомневается, — как-нибудь, если получится…
Елизавета хотела добавить еще что-то, но со двора вдруг донесся голос Феофана:
— Ефим! Обед неси, старый пьяница! И живей! После ноутбук ко мне в комнату принесешь! Писать будем!
Стало слышно, как распахнулась дверь, и сразу засуетились слуги, забегали, расставляя на большом деревянном столе в кухне посуду, унося вещи хозяина. Колыхнулись занавески и Феофан Анастасьевич зашел в залу, разглядывая присутствующих. Анна Штульцхер неуловимым движением поменяла чашку на веер и прикрыла нижнюю часть лица.
— А, Анна Карловна, добрый день, уважаемая, — приветствовал Феофан Анастасьевич, блуждая взглядом по залу. Он был сильно чем-то озабочен, — Елизавета, ты обедала? Если что, я поем сам.
— Ешь, конечно, я позже, — кивнула Елизавета.
— И как дела с расследованием? — спросила Анна, разглядывая стройную фигуру Феофана Анастасьевича. Будь она моложе, возможно и влюбилась бы в этого стройного и умного человека, но сама себя считала уже старухой и испытывала к Бочарину лишь нежные, почти материнские чувства, несмотря на то, что он был младше ее всего на девять лет.
— А? Что простите? — Феофан Анастасьевич, казалось очнулся от своих собственных размышлений, вздрогнул и засунул руки в карманы камзола, — расследование, говорите? Да, ничего пока. Только предположения…
— Говорят, что их похитил Антоний Тупин с помощью нечистой силы! — сказала Анна.
— Ерунда, — сказал Феофан Анастасьевич, — вы больше слушайте бабок на лавочке. Они еще и не того наплетут!
Анна замолчала, поскольку больше не знала, как продолжить разговор с человеком, полностью погруженным в свои мысли. За спиной Феофана Анастасьевича возник заспанный Ефим с распухшим носом и помятым лицом:
— Обедать подано, батюшка, — зашептал он громко Бочарину на ухо, косясь одним полузакрытым глазом на барышень, — Ноутбук тоже ищем! И батарейка где-то завалялась!
— Живее давай, Ефим, пока я не забыл совсем, — сказал Феофан Анастасьевич и, извинившись, скрылся за занавесями.
— А вы знаете, что я иду на "Високосный год"? — с надеждой спросила Елизавета и подсунула Анне еще одно пирожное.
3
Вернувшись поздно вечером следующего дня, Феофан Анастасьевич опять потребовал ноутбук и Ефима. Слугу искали долго, поскольку он, напившись браги, спал в подвале между двумя бочками с квашеной капустой и все никак не желал выходить. Явился Ефим в покои Бочарина хмурый и злой, в предчувствии чего-то плохого. Однако хозяин был настолько погружен в свои мысли, что на вид Ефима не обратил никакого внимания.
— Садись за стол, включай и пиши, — сказал Феофан Анастасьевич, а сам, облокотившись о подоконник, стал созерцать дворик, сад и неуклонно катившееся к западу багровое солнце. Майский воздух под вечер остыл, и, хотя ветра никакого не было, сквозила прохлада, приятно проникая под камзол и пропотевшую за день рубашку.
Ефим сел, достал из стола черный чемоданчик, обтянутый кожей и положил его перед собой.
Ноутбук этот был в Петербурге единственным, а всего на Новом материке их насчитывалось не больше десяти. После Всемирного Потопа, когда под воду ушли четыре материка из пяти, удалось выловить много компьютеров и ноутбуков, но за последние четыре века большинство из них либо потерялись, либо были разобраны. До второй Большой Резни мелкие микрочипы, по прихоти молодых и в большинстве своем малограмотных особ, являлись вершиной моды. Навесить на свою шею как можно больше черных, правильной формы побрякушек означало показать свою причастность к высшим слоям общества.
Свой ноутбук Феофан Анастасьевич честно добыл в Германии на первой Большой Резне. Ноутбук и еще два десятка самозаряжающихся батареек к нему считались военным трофеем, и никто покуситься на достояние права не имел. Поэтому Феофан Анастасьевич мог себе позволить записывать собственные размышления в так называемый "Блокнот".
Ефим был обучен грамоте еще с малолетства, ибо мать его считала, что ум и знания дороже всяких денег. Ефим сам считал иначе, но матери не противоречил никогда. Правда, считать он так и не научился. А на ноутбуке его научил работать хозяин. Как в сложной механической штуковине разобрался сам Феофан Анастасьевич, для Ефима до сих пор оставалось загадкой.