Обладать и ненавидеть
Шрифт:
Я не из тех девушек, которые фантазируют с самого детства о том, какой будет их свадьба. Я не мечтала о вечеринке, о пышном платье от Веры Вонг, о шумном девичнике или о романтическом медовом месяце. Тем не менее, я не могу не признать, что даже вообразить не могла такой своей свадьбы: когда мы быстро пересекли зал суда и поспешно поставили подписи на брачном договоре. И вот теперь я стою напротив мужчины, с которым обменялась всего парой слов. Честно говоря, мой разговор с таксистом по дороге сюда был дольше.
Краем уха улавливаю
— Не желаете ли обменяться кольцами? — спрашивает судья Мазерс Уолта.
Он качает головой.
— Не сегодня.
Ответ не смущает судью, но смущает меня.
Я сцепляю руки в замок и большим пальцем провожу по безымянному, пытаясь понять, почему отсутствие кольца, которое абсолютно ничего не символизировало бы, ранит мои чувства. Дело не в самом кольце. Я не жажду бриллиантов. Мне было бы все равно, из какого металла было бы сделано это кольцо или с каким оно было бы камнем. Наверное, я просто хотела хотя бы чего-то. Хоть какого-то признака, что в основе фарса со свадьбой лежит не просто бизнес. Что ж, хотеть этого было по-детски. Мама вчера изложила условия достаточно ясно, и я никогда не забуду, каким отчаянием был пропитан ее голос.
«Нищие» — это слово, которое до вчерашнего дня я никогда от Джулианны Брайтон не слышала. Всего лишь за один телефонный звонок я узнала, как много мои родители скрывали от меня и моих братьев и сестер на протяжении долгих лет. Им грозил полный крах. Оказавшись по уши в долгах, они столкнулись с неминуемыми последствиями: их дома, машины, одежда — все это будет конфисковано банком. Они останутся без гроша и без возможности позаботиться о себе и о моих младших братьях и сестрах. В их сплоченном социальном кругу они, без сомнения, столкнутся с публичным унижением. Их репутация будет навеки запятнана. Сначала, пока я слушала, как мать описывает их печальные обстоятельства, голос внутри меня тихо радовался — вот и хорошо, им давно следует получить дозу реальности, — но потом злорадство иссякло. Мама все плакала, и я поняла масштаб катастрофы. Я понятия не имела, сколько долгов у них накопилось. Я понятия не имела, что можно уйти так далеко за точку невозврата. Мой отец брал кредиты, а когда в банках ему стали отказывать, занял деньги у своего друга Уолтера Дженнингса-старшего.
Все это не укладывалось в голове. Отец унаследовал от моего деда тьму денег — больше, чем один человек способен потратить за целую жизнь. И тем не менее они — раз! — и исчезли.
— А его акции в «Диомедике»? — спросила я ее, предполагая, что последний вариант у них еще есть.
— Какие акции? — выплюнула в ответ моя мать с таким ядом в голосе, что я почти испугалась. — Все, что было у твоего отца, он десять лет назад продал в попытке спасти свою гребаную издательскую компанию. Миллионы, Элизабет.
— И знаешь, что еще? Дело не только в этом. Он вкладывал деньги в умирающие предприятия направо и налево. В абсолютно нелепые предприятия.
Я хотела заметить, что часть вины лежит и на ней, что она тратит, тратит и тратит, как будто деньги растут на деревьях.
У судьи жужжит телефон, отвлекая ее от церемонии, а меня от моих мыслей.
Она проверяет уведомление и морщит лицо.
— Давайте поторопимся. Я опаздываю.
— Все в порядке. — Уолт машет мужчине в очках. — Почему бы нам просто не подписать свидетельство о браке? Мейсон?
Мужчина подходит к судейской трибуне с хрустящим листом бумаги в руке.
— Спасибо, — говорит Уолт Мейсону, который, как я теперь предполагаю, является его помощником.
Судья Мазерс берет свидетельство и быстро ставит внизу свою подпись.
— Извините, что тороплю, но думаю, вы и сами не против побыстрей пожениться. Поцеловать невесту и все остальное сможете наедине, — говорит она, подмигивая.
Уолт откашливается, и я заливаюсь краской и опускаю взгляд в пол. Знать не желаю, увидел ли он, что я покраснела.
Думаю, что даже по стандартам гражданской церемонии наше бракосочетание прошло экстремально молниеносно.
Судья Мазерс выходит с нами из зала суда, поторапливая нас, чтобы она могла вернуться к работе. Кажется, никто не возражает, поэтому я говорю себе, что тоже не возражаю.
Она уходит по коридору, а Мейсон говорит Уолту, что будет ждать его снаружи. Затем он уходит вперед, решив спуститься по лестнице, а не воспользоваться лифтом. Интересно, это Уолт ему приказал? Или он интуитивно понял, что я была бы признательна за минутку наедине со своим новоиспеченным мужем?
Есть миллион вещей, которые хочется спросить у Уолта, но я останавливаюсь на вопросе, который стоит во главе моего списка.
— Просто любопытно… зачем тебе жениться на мне? Что тебе от этого будет?
Наверное, следовало задать ему этот вопрос до того, как мы рука об руку вошли в зал суда, но я все равно хотела бы знать.
— Так наши семьи смогут сохранить контроль над «Диомедикой», — отвечает он, целеустремленно возвращаясь к лифту. Кажется, он не способен замедлиться, даже когда очевидно, что мне трудно за ним поспевать.
— Сохранить контроль? Ты имеешь в виду доли акций? — Упс. Не повезло ему. Разве он не знает, что мы разорены? — Надеюсь, это не единственная причина, потому что ты ошибаешься — мой отец давным-давно продал все свои акции. Я их не унаследую.
Когда мы подходим к лифту, он вздыхает, как будто ему неприятно вводить меня в курс дела. А когда заговаривает, в его голосе слышится резкое нетерпение.
— Да, он продал свои личные акции. Их доля была несущественной, и она меня мало волнует. Основная часть акций вашей семьи сохранена в трасте. Разве родители тебе это не объяснили?