Облик Огня
Шрифт:
— Твоя рука выглядит еще хуже, чем вчера, Сарвилл. — заметила Иллайа и вновь наложила тугую повязку. — До Туурина еще больше двух недель пути, Сумеречная Пустошь убьет тебя прежде, чем мы доберемся до Асаи. Я не говорю уже о том, что вслед за тобой умру и я, заморенная голодом и обезвоженная палящим солнцем.
Медведь не скрывал, что плечо беспокоило его, но и того, что рука почти не слушалась, он тоже не показывал. Синь, которая два дня назад окружала только рану, теперь заползала на грудь.
— Что ты предлагаешь? Развернуться и пойти к королю на плаху? Завтра поедем в направлении Петли Гнома, проплывем по ней почти до самого Туурина. Доскакать до реки мне сил хватит. А что касается еды — дай
— К Петле Гнома? Сарвилл, послушай меня. Нам не хватит денег, чтобы кто-нибудь взял нас на свою лодку, а добрых людей можно ждать там до следующей полной луны, — возразила девушка, сделав небольшую паузу, подбирая нужные слова. — Твоя рана загноилась, и если тебе не помогут в самое ближайшее время, то ты точно лишишься руки. Давай доберемся до ближайшего монастыря, прошу. Там мы сможем восстановить силы, а монахи исцелят тебя. После этого предлагаю подумать что делать дальше…
— Хватит, я понял, — перебил странник и закашлялся. — Я понял тебя. Хочешь знать, почему я сам не мог найти столь простой ответ и до сих пор стою на своем? Ладно. Ответь мне, как скоро мы найдем какой-нибудь монастырь? Каковы шансы наткнуться на поселение на этом краю света? Впереди бескрайняя Сумеречная Пустошь, на западе ничего кроме Вечных Вод. Моя рука не в порядке, я знаю. Но так мы, по крайней мере, понимаем, куда направляемся и когда прибудем, а двигаться наобум... Мы вообще можем умереть от жажды или нас прикончит кучка каких-нибудь дикарей.
— Возвращаться в Дастгард нам тоже нельзя, — продолжила за странника Иллайа, — Остается восток.
— Только восток и только Петля Гнома, — подытожил медведь и свалился на спину, держась за плечо и уставившись в ночное небо.
Какое-то время путники еще обсуждали, что ждет их на пути в Туурин, о чем-то спорили, а когда в костре уже начали тлеть последние ветки — заснули.
Наутро они оседлали коней и поехали на восток. Лошади шли рысцой. Сарвилл не чувствовал свою руку, а его тело бессильно качалось в седле. Небольшой лесок, в котором они провели последнюю ночь, остался далеко позади, а на горизонте плавно раскачивалась бескрайняя пустыня.
Солнце было уже в зените, когда Сарвилл свалился с коня.
— Пить… — выдавил он, едва Иллайа подскочила к нему.
— Это последняя вода, Сарвилл. Не налегай, — волшебница взяла его под голову и поднесла флягу к губам.
— Почему же нам невзначай, просто так, не попадется какой-нибудь треклятый монастырь? В книгах о разных приключениях они встречаются на каждом шагу, а мы в пути не встретили даже какого-нибудь сумасшедшего отшельника, который мог бы нам помочь. — он улыбнулся из последних сил.
Волшебница не улыбнулась в ответ. Впервые она почувствовала, что его тело дает холодом и медленно остывает, несмотря на раскаленный песок под ногами и невыносимую жару. В мутных глазах медведя не было мыслей, в них были только усталость и смирение. Ее ореховые волосы упали к нему на лицо, когда она положила его голову к себе на колени.
— Я умираю, так ведь? — монотонно произнес он.
— Знаешь, когда мои настоящие родители были еще живы, — зажурчала волшебница спокойным голосом, — я каждый вечер сидела у окна и думала, что я буду делать, если однажды они не вернуться домой? Что если кто-нибудь убьет их по пути домой? Что будет, если Касандра в один день решит забрать у меня мать и отца? Я представляла, как собираю все самое необходимое, тайком сажусь в повозку к купцу, который едет на север и уезжаю. Я представляла, множество приключений, и одно из них заканчивалось тем, что я узнавала, кто убил мою семью. Потом, в своих фантазиях, я возвращалась в Дастгард и мстила убийцам.
Сарвилл закашлялся и сплюнул кровью.
— Иногда я успевала представить себе всю историю, — продолжала зеленоглазая, разглаживая его волосы, — Чаще всего родители возвращались домой еще до того, как в своих мечтах я добиралась до Холденфелла. Если так происходило, то я додумывала конец перед сном уже в постели. И так изо дня в день, в каждую свободную минуту — смерть, приключения, путешествия, месть. Знаешь, что я поняла, когда моих родителей действительно не стало?
Странник уже не мог ответить, но его тело еще обдавалось дрожью. Ее рука остановилась на лице странника.
— Я поняла, что Касандра приняла мои грезы и безобидные детские фантазии за молитву. Она решила, что маленькая девочка молится ей о смерти своих родителей, чтобы, наконец, стать счастливее и послала моих отца и мать за город в тот день, когда иркарайцы задумали в очередной раз завоевать Дордонию. — Волшебница провела своей ладонью по его ледяным щекам. — Для себя я уяснила навсегда, что никогда не надо думать о смерти. Ни о своей, ни о чьей-либо еще. Боги не разбирают наших фантазий.
Когда волшебница договорила, Сарвилл был уже без сознания. Спокойный и неподвижный. Впервые за все время их знакомства он никуда не спешил, ничего не предпринимал и не выдумывал какой-нибудь очередной план. Сейчас медведь ни на толику не был самим собой того времени, когда заступился за нее в их первую встречу. Да, она знала его слишком недолго, но и этого времени ей хватило, чтобы жалеть о его утрате. Странник. Человек, который, появившись в ее жизни, помог поверить в воплощение самых сокровенных желаний. Человек, с появлением которого в ней проснулось что-то новое, что-то яркое, что-то, чего она была лишена до этого.
— Ты не отступил, когда против тебя было четверо, готовых наброситься на любого, точно звери на добычу, так почему я должна так просто сдаться?
Иллайа скрупулезно принялась копаться в своей памяти и искать возможности спасти медведя — она пыталась вспомнить все монастыри, попадавшиеся им по пути на север, но как только понимала, что с последней встретившейся на дороге общины прошло уже много времени, отказывалась от идеи вернуться. Она рисовала в голове картинки различных лечебных трав, которыми пользовались целительницы в Лисохвосте, и проклинала себя за то, что так ни разу и не предала им большого значения, не додумавшись хотя бы запомнить название того, что снимал боль, или того, что подсушивал раны. Она припоминала даже карту Дордонии, которая висела на стене внутри постоялого двора, из-под обломков которого она вытащила странника, но все нарисованное на холсте, что было более мелко или не имело тогда для нее значения, расплывалось в памяти в одно большое пятно и не могло сейчас ничем помочь. Любая маленькая деталь могла спасти жизнь ее спутнику, но все эти детали сейчас были настолько мелкими, что в лабиринтах памяти их было не найти.
Грянул гром.
— Проклятое место, — процедила она.
В нескольких верстах на горизонте молнии забили в одну точку. Волшебница достала дождевик и накрылась в ожидании ливня, которого здесь, судя по тому, что она слышала о Сумеречной Пустоши, не должно было быть. Песни бардов про вечно сухую пустыню оказались такой же надуманной чепухой, как и все остальное, в чем меня так яро пытались убедить, решила она и потуже затянула повязку на руке странника.
Прошло какое-то время прежде, чем Иллайа поняла, что дождь так и не начался. Она приподняла накидку и увидела бегущего в их сторону человека. С каждым его шагом образ незнакомца становился все четче. Пожилой лысый мужчина во время движения разбрасывал песок сандалиями в разные стороны. Волшебница заволновалась, а ее зеленые глаза засверкали извержениями вулканов. В Сумеречной Пустоши так, как она сейчас, могли выглядеть только Лунные Кошки, защищающие свое потомство.