Обман
Шрифт:
Доктора, подумала она. Им кажется, что в обычных ситуациях они действуют как первосвященники, а в таких, как сейчас, не иначе как сам Господь Бог.
— Агата, паралич, который вы сейчас ощущаете, пройдет через некоторое время под воздействием физиотерапии. Афазия… как будет идти восстановление речи, предсказать труднее. Но забота, соответствующий уход, а главное — желание выздороветь дадут вам возможность прожить еще много лет. — Доктор повернулся к Тео: — Она должна хотеть жить, несмотря ни на что.
Это у меня есть, подумала Агата. Есть, черт возьми, твердила
— Ей очень повезло, — продолжал доктор, — что она в превосходном физическом состоянии: сердце, легкие, кости, мышцы, — у нее тело женщины не старше пятидесяти лет, и, поверьте мне, ей это очень поможет.
— Она всегда вела активный образ жизни, — сказал Тео. — Теннис, гребля, верховая езда.
— Это ей на пользу. Это поддерживает и сердце и душу. Она ведь занималась этим ради вас. Она ведь не одинока в этом мире. У нее семья. А семья — это как раз причина для того, чтобы продолжать жить. — Перед тем как задать последний вопрос, доктор усмехнулся, вероятно, потому, что знал ответ наперед: — Тео, вы не думаете о том, чтобы поехать куда-нибудь? Не планируете экспедицию в Африку? Полет на Марс?
Ответом было молчание, во время которого Агата слышала ритмичное попискивание аппаратов, управляющих ее жизнедеятельностью. Сами аппараты были не видны, так как стояли за изголовьем, но их бормотание и шипение она улавливала.
Она хотела попросить Тео, чтобы он встал перед ней. Она хотела сказать ему, как сильно она его любит. Любовь — это чушь и бессмыслица, и она это знала. Это глупость и иллюзия. Для чего она нужна, эта любовь? Для того лишь, чтобы одному причинить боль, а другого довести до полного изнеможения. Она ни разу в жизни вслух не произносила этого слова. А вот теперь, наверное, смогла бы.
Ее тянуло к нему, она хотела дотронуться, подержаться за него. Она словно ощущала его руками, кончиками пальцев. Она всегда думала, что прикосновение предназначено для того, чтобы дисциплинировать, наказывать. Как же она раньше не понимала, что еще и для того, чтобы передавать чувства?
Доктор снова усмехнулся, на этот раз деланно, через силу.
— Боже милостивый, Тео, да не хмурьтесь вы, не надо! Ведь вы же не спец в подобных делах, и вам не придется собственноручно заниматься реабилитацией. Вы — вся ее семья, часть ее души. Ваше присутствие в ее жизни — вот что важно.
Тео приблизился к Агате, и она его увидела. Его глаза были сейчас такими же, как в то далекое время, когда она приехала в пропахший мочой детский приют, куда его и Стивена отвезли сразу после гибели родителей. «Ну,
— Я буду здесь, с ней, — ответил Тео. — Я никуда не собираюсь уходить.
Глава 19
Барбара, исполняющая роль посредника с пакистанской общиной, обсудила с Ажаром и младшим Маликом условия, выполнять которые обе стороны должны неукоснительно. Эмили добавила в соглашение еще один пункт: они имеют право лишь осмотреть Фахда Кумара, но разговаривать с ним запрещено. Это условие немедленно вызвало спор между пакистанцами и руководителем следственной группы. Муханнад горячился, угрожал «неибежной реакцией общины на незаконные действия». Тогда Барбара предложила: Таймулла Ажар — человек со стороны и внушающий доверие — может перевести Фадху Кумару все, что он должен знать о своих правах, а Эмили запишет их беседу на пленку, чтобы иметь возможность проверить точность перевода. Компромисс примирил противников, но, как это обычно бывает, все были согласны, и никто не был доволен.
Эмили толкнула плечом старинную дубовую дверь и пригласила посетителей войти в комнату для допросов. В одном углу небольшого помещения сидел Фахд Кумар, в противоположном — полицейский, облаченный все в тот же странный наряд: шорты и цветастую гавайку. Кумар вжался в стул, испуганный, как заяц, настигнутый гончими, а когда понял, что за люди вошли в комнату, его взгляд заметался с Эмили на Барбару, а потом остановился на стоящих позади Ажаре и Муханнаде. Казалось, его тело остается совершенно безучастным к тому, что делают глаза. Ногами он упирался в пол, словно старался задвинуть стул еще глубже в угол. Медитирует он, что ли? — мелькнуло у Барбары.
Она почувствовала нарастающую в нем панику. Острый, тошнотворный запах мужского пота мешал дышать. Интересно, как гости оценят психическое состояние этого человека? — подумала она.
Но времени на долгие размышления у нее не было. Ажар пересек комнату и присел на корточки перед Кумаром. Как только Эмили включила магнитофон, он произнес:
— Я хочу представиться и представить моего кузена. — Он говорил на урду, но по взгляду Кумара, переместившемуся с Ажара на Муханнада, можно было предположить, что знакомство состоялось.
Когда Кумар захныкал, Ажар, успокаивая, положил ему руку на плечо.
— Я сказал ему, что приехал из Лондона для того, чтобы ему помочь, — сказал Ажар, а затем продолжил спокойно говорить на родном языке, повторяя по-английски свои вопросы и ответы Кумара. — Они применяли к вам насилие? — спросил он. — Полиция грубо обращалась с вами, мистер Кумар?
Эмили немедленно вмешалась:
— Об этом, мистер Ажар, мы не договаривались. Муханнад смерил ее высокомерным взглядом.
— Мы не можем сообщить ему о его правах, пока не узнаем, сколько из них уже было нарушено, — объявил он. — Посмотри на него, Ажар. Ты видишь синяки? Посмотри на его запястья и шею.