Обманный лес
Шрифт:
Он домывал последнюю тарелку, когда зазвонил телефон.
– Слушаю.
– Привет, это Франческа.
– В воскресенье? – осведомился Томас. – Кто умер?
– Никто не умер. Я знаю, что сегодня выходной, но дело важное, – ответила она. – Вчера вечером мне позвонил Хорхе с «Фокса» по поводу моего не слишком тонкого намека на художественную экранизацию «Обманного леса».
– Ну? – спросил Томас, уже взволнованный. Франческа никогда не занималась работой на выходных – это шло вразрез с одним из ее основных правил. Плохие новости подождали бы до понедельника, так что новость должна была
– Как ты отнесешься к тому, чтобы слетать в Лос-Анджелес? – спросила она.
«Лос-Анджелес? Только не сейчас, – подумал он. – Не выйдет. Сперва Натан».
– Когда?
– Завтра в десять пятнадцать, вылет из «Кеннеди», – уверенно ответила Франческа. – Я уже взяла нам билеты.
– Постой-постой, – сказал Томас. – Чего ради? Они заинтересовались, или мы летим закинуть удочки?
Франческа вздохнула, ее радостный щебет сменился почти укоризненным тоном.
– Им по душе идея о том, чтобы сделать художественную экранизацию «Обманного леса», Ти-Джей, – сказала Франческа, и он в кои-то веки не поправил ее, молча дожидаясь «но». – Но… их нужно поуговаривать. У Хорхе просто не хватает воображения представить, как будут выглядеть живьем кое-какие из наиболее фантастических моментов.
Теперь настала очередь Тома вздыхать, и сделал он это громко и закатил глаза.
– Это ведь все полноценное фэнтези, Фрэнки, – рявкнул он. – Они что, хотят сделать из них всех людей, только загримировать кое-как?
Ответа не было.
– Нет уж, – сказал Томас. – Или все, или ничего.
– Черт побери, Томас, сколько лет прошло, прежде чем возникли хотя бы мысли о том, чтобы снимать живьем «Властелина Колец»? Мир, который ты придумал, полон немыслимых вещей, – сказала она. – Не наседай на Хорхе слишком сильно. Они хотят взяться за это, но ты должен предоставить им некоторую свободу действий.
– К черту свободу действий, – отрезал Томас – Я никому ничего не должен. Просто спроси их, смотрели они «Бесконечную историю» или нет, и напомни, что этому фильму сто лет в обед. Эти люди что, совсем не следят за новинками в их собственной индустрии?
– Послушай, им ведь понравилась идея, правда? – сказала Франческа. – Нужно только убедить их в том, что ее можно осуществить, показать им твое видение всего этого. И Хорхе действительно говорил по делу, честное слово. Ну взять, к примеру, хотя бы ту сцену, где Боб Долгозуб нападает на мистера Тилибома в краю Колокольчиков и Свистулек, или где шакал Фонарь берет в плен лесных стражей, чтобы напасть на Обманный лес. И как, скажи на милость, снять это так, чтобы вышло правдоподобно?
Томас молчал. Примеры были хорошие, ничего не скажешь. Создать убедительного мистера Тилибома – задача непростая. Этот малый, в сущности, не что иное, как большой цветной колокольчик с руками, ногами и лицом, чей звон соответствует его настроению. А край Колокольчиков и Свистулек, отдаленная часть Обманного леса, откуда он родом, точно потребует применения определенного вида мультипликации. Но компьютерная мультипликация с этим справится. ИЛМ, «Пиксел» и «Диджитал Домейн» и не с таким справлялись.
– Выйдет дорого, но это их забота, – сказал Томас скорее себе, чем Франческе.
– Не только, –
И снова он не ответил. В мозгу у него крутилась сцена, в которой злой шакал Фонарь, тощее и поджарое существо, смахивающее на собаку, стоял на задних лапах со зловещей хэллоуинской тыквой вместо головы и гипнотизировал лесных стражей, команду отважных ходячих деревьев, чтобы они напали на Султанчика, Хохотуна и всех остальных.
Даже с текущим уровнем технического развития снять это будет нелегко.
На миг его одолело искушение отказаться. «Обманный лес» был его детищем, и он как мог старался оберечь этот мир и его героев. Большую их часть он впервые придумал, когда был еще в возрасте Натана, и его воображение подарило ему целую параллельную вселенную, которую можно исследовать, нечто, что стоило всей остальной жизни.
Но ему страстно хотелось увидеть, как его герои оживают, ведь буквы на бумаге и мультипликация – это совсем не то. И потом, ему надо думать о Натане не только сейчас, но и вообще. Не говоря уж о том, что половина его работы на сегодняшний день заключалась в том, чтобы стоимость «Обманного леса» как интеллектуальной собственности не уменьшалась и в будущем. Это еще больше подогреет интерес к его книгам.
– Встретимся в аэропорту, – сказал он наконец неохотно, ощущая, как чувство вины клубится вокруг, засасывая его. Более неудачного момента придумать было нельзя, но ему так этого хотелось. И, что более важно, это нужно было сделать – ради будущего.
Это ведь и ради Натана тоже, разве не так?
– Правда? – спросила Франческа, которая явно готовилась к более долгим препирательствам – Отлично! Я отправлю Хорхе письмо по электронной почте, предупрежу, чтобы ждал нас. Я действительно считаю, что это выведет тебя на новый уровень, Томас.
Он выглянул из окна над раковиной, Франческа продолжала говорить. Натан, очевидно, ушел куда-то из песочницы, хотя ему неоднократно повторяли, чтобы он играл там, где отец его видит. В пять лет он неплохо выполнял то, что велено.
Но разум подчас уводит детей в неведомые дали, а ноги, похоже, всегда уносят их следом.
Франческа завела что-то относительно того, что «Обманный лес» плавно превращается из мимолетного модного поветрия в непреходящую классику, но Томас ее уже не слушал. Он подошел к стеклянной раздвижной двери и оглядел двор. Натан как сквозь землю провалился.
Его не было.
– Фрэнки, мне надо идти, – сказал он оцепенело. – Утром увидимся.
– Что? А, конечно. Мне тоже надо идти. Моя сестра устраивает…
Наверное, она продолжала говорить и дальше, но Томас положил трубку переносного телефона и открыл дверь, встревоженный уже не на шутку. Сердце у него бешено частило, колотилось о грудную клетку, и он обнаружил, что ему не хватает воздуха. Это не поддавалось никакой логике. Никаким доводам рассудка.
Никакой страх не сравнится со страхом потерять ребенка. Ничто в целом мире, такой он первобытный и не рассуждающий. «Нельзя понять по-настоящему, что такое любовь, пока сам не влюбишься, – как-то раз сказал он Эмили. – И нельзя понять по-настоящему, что такое страх, пока у тебя нет детей».