Обманный лес
Шрифт:
– Папа! Папочка!
Глаза Томаса распахнулись за миг до того, как он понял, что на самом деле не спит. И все равно то, что разбудило его, все еще оставалось частью мира снов, который он только что покинул. В голове стоял туман, и его следовало изгнать, прежде чем можно было начинать соображать по-настоящему.
Следующий крик Натана привел его в чувство.
– Папочка! – кричал его сын в другой комнате.
Голос у Натана был дрожащий, жалобный – Томас хорошо помнил его с доразводных времен, когда Натан был меньше и чаще просыпался по ночам. Малыш проснулся в одиночестве и испугался. Ему
– Чтоб тебя, Родди Макдауэлл [4] , – буркнул Томас и откинул одеяло. – Уже иду, дружище! – крикнул он. – Все в порядке!
Томас, как был в трусах и футболке, поспешил по коридору в комнату Натана. У его ног что-то пошевелилось, что-то невесомое и зеленое, заколыхавшееся при его прохождении. Зеленое перо? То самое, которое, как он думал, Натан забыл в машине.
Но стоило ему распахнуть дверь в комнату Натана, как перо было забыто. Призрачный свет ночника заливал покрывало с символикой Национальной футбольной лиги жутковатой, как от газового рожка, бледностью. Тени разбежались по складкам постельного белья, по подушкам, по самому Натану, который жался к спинке кроватки. С мокрыми от слез щеками мальчик, раздавленный ужасом, смотрел на расплескавшийся мрак. Томас вгляделся пристальнее в то, что так напугало его сына, и на мгновение тени перестали быть тенями.
4
Родди Макдауэлл – американский актер, исполнитель одной из ролей в сериале «Планета обезьян»
Казалось, они превратились в фиолетовые пятна крови, пропитывающей белье и покрывало, забрызгавшей стены… забрызгавшей Натана. Томас шарахнулся, поморгал и с усилием выговорил имя сына.
– Нат… Натан? – произнес он, и когда слово сошло с его губ, тени уже снова стали просто тенями, и Томас сообразил, что они никогда и не были ничем иным. Пожалуй, ему тоже стоило более ответственно подходить к тому, что он смотрит на ночь. Или это просто чувство вины дает о себе знать?
– Папа – крикнул Натан. – Ой, папочка, спаси меня!
Он бросился к постели сына, подхватил мальчика на руки и с размаху опустился на край кровати. Натан разрыдался, уткнувшись лицом в отцовское плечо, и Томас крепко прижал его к себе, принялся нашептывать на ушко слова любви и утешения.
– Это был просто плохой сон, зайка, – уговаривал он, хотя уже два года как перестал называть Натана «зайкой» – это ласковое словечко казалось ему слишком девчачьим. – Просто плохой сон, и папа теперь с тобой. Я никому не дам тебя в обиду.
Натан продолжал всхлипывать, цепляясь за отца, как будто его в любую минуту могли вырвать из теплоты объятий Томаса. Все, на что Томаса хватило, это не расплакаться вместе с сыном. Что бы мальчику ни приснилось, он не мог отделаться от чувства, что часть ответственности лежит и на нем тоже.
Все уговоры Томаса ни к чему не привели, и в конце концов он оторвал Натана от себя, отстранил мальчика на вытянутых руках и взглянул в его полные страха глаза.
– Эй, эй, а ну-ка успокойся, – мягко велел Томас. – Натан, дружище, тебе уже снились кошмары. Все хорошо, папа с тобой. Что тебе приснилось?
– Разве ты не видел кровь, папа? – прорыдал Натан; отцовские слова, казалось, лишь еще сильнее растревожили его.
От этого вопроса Томаса бросило в дрожь,
– Не было никакой крови, Натан, – заверил он. – То, что ты видел, это просто плохой сон. Это не взаправду. Ты ведь знаешь это, дружище. Ты большой мальчик. А теперь расскажи папе про свой сон, и сам поймешь, что это было не по-настоящему.
Натан на миг воззрился на него с сомнением, хлюпая носом. Потом его глаза обежали комнату, вспоминая, и он снова ударился в рев.
– Они приходили за мной, папа, – плакал Натан. – Они приходили за мной, хотели забрать меня, пока я спал. Но Дичок не дал им, пап. Он не дал им схватить меня… и они убили его!
В душе у Томаса Рэнделла начала подниматься волна чудовищного страха. Неуместный наблюдатель, с которым он уже свыкся за многие годы, на миг встрял и подметил сходство с ощущением, которое возникало у него, когда он был абсолютно уверен, что заболевает, и столь же точно знал, что предотвратить болезнь ему не под силу.
– Никто не мог убить Дичка, Натан, – заверил Томас сына, наклоняя голову так, чтобы заглянуть мальчику в глаза. – Дичок не взаправдашний. Мне очень жаль это говорить, но это так. Он – твоя выдумка, и у меня такое чувство, что ты уже это понимаешь, верно? Он ничуть не более настоящий, чем герои, которых я придумал для «Обманного леса».
– Нет! – воскликнул Натан, на этот раз сердито. – Дичок спас меня, и они убили его, папа! Я видел. Они убили Дичка!
– Я не… Кто «они», Натан? – спросил наконец Томас; впрочем, он подозревал, что ответ ему уже известен. – Кто убил Дичка?
Натан замер и взглянул на Томаса. Ужас прошел, сменился горем и потрясением. Чувствами слишком реальными, чтобы мальчик из плоти и крови терзался ими из-за привидевшегося во сне убийства воображаемого приятеля.
– Натан? – настаивал Томас, уже чувствуя, как к сердцу подкрадывается боль.
– Это были они, папа, – прошептал Натан; на мальчика нашло какое-то холодное спокойствие.
– Они приходили за мной. Хотели забрать меня от тебя и от мамы. Хотя, думаю, больше от тебя. Но Дичок… Это все Султанчик и Ворчун, – сказал мальчик, и тут снова вернулись слезы, и Натан опять уткнулся лицом в отцовское плечо и плакал, пока не уснул.
За все это время Томас не промолвил ни слова. Утешения не шли ему на язык, так потрясли его кошмары сынишки. Он и не подозревал, что развод столь сильно подействовал на него. Столь сильно, что в его кошмарах те, кого он, видимо, считал воображаемыми друзьями отца, умертвили его друга Но хуже всего была твердая убежденность мальчика в том, что герои из Обманного леса пришли за ним, что они намеревались обидеть его.
Несколько минут Томас мог лишь сидеть и смотреть на своего славного малыша и гладить его по голове, раздавленный теми ужасными последствиями, которые его развод причинил воображению Натана.
Казалось совершенно очевидным, что ночные кошмары и дневные выпадения Натана из реальности почему-то связаны исключительно с чувством обиды на отца Уязвимая часть души Томаса Рэнделла не желала слушать того, что ему скажет доктор Моррисси. Но он ведь отец и хочет своему сыну здоровья и счастья, чего бы это ни стоило.