Обманутые счастьем
Шрифт:
– Без снов, как убитый, – Степан тоже нёс вилы и косу. Мужикам надо накосить травы для коров и бычка, пока не решится дело с выпасом в общем поселенческом стаде. К тому же забой бычка решили отложить, пока не будут вырыты погреба. А они нужны позарез, где бы хранить в кринках остатки молоко от завтраков и обедов. Судя по первому удою, коровы – ведёрницы. Будет на столе и масло сливочное, и творог. А с ними – вареники, ватрушки всеми любимые. Только стряпай!
Кринок маловато. Всего по две в семье, купленные вчера на ярмарке. И Одарка и Наталья охают: сколько всего надобно! Приехали сюда, можно сказать, с пустыми руками, меняя в долгой дороге на хлеб свой скарб. Да и того было – кот наплакал. Кое-какая посуда, одежка, постель остались. Пополнять надо домашнюю утварь. А на что? Мужья их
3
В сталинские годы крестьянам выдавались ссуды для строительства жилья под два проц. годовых, начало гашения через год в течение пяти лет. Практиковался способ выдачи построенного жилья за счет этой ссуды. В постсталинское время предприятиями выдавался кредит (рассрочка на несколько месяцев) на приобретение одежды, мебели, холодильников, мотоциклов и прочее. В период реставрации бандитского олигархического капитализма фермерам первоначально выдавали одноразовую ссуду по 500 тысяч рублей под 8 процентов на три года, начало гашения начиналось с момента получения денег. Инфляция быстро съедала эту ссуду. Получить новую на приобретение ГСМ, техники, семян было весьма трудно, в чем убедился автор, работая в течение одиннадцати лет фермером. И только, спустя около двадцати лет, фермеры стали получать ссуды сравнительно проще, заработали гранты.
Одарка встала с постели спозаранку. Квашня у неё на хмельной опаре подошла. Пирогов со щавелем напечь собралась. Муж сам печку-голландку в избе клал. Малая, всего на три колодца, правда, топка большая с тем расчётом, чтобы варить на ней в чугунках щи да галушки, печь блины, да оладьи, а в топке, на углях, вроде русской – караваи небольшие да сдобу на противне. Приноровилась Одарка, науку свою Наталье передала. Той почти не приходилось в девках, да при свекре, выкатывать да печь хлеба. Сыр из козьего и конского молока, сказывала, умеет варить. Мечтает и тут коз купить, сыром мужа и детей кормить. Хорош он для лета, сытный, долго лежать может. Да только не залежится. У мужей аппетит богатырский. Постные пока супы, сдобренные подсолнечным маслом, швыркают.
Одарка подбила тесто, подхватила подойник и – к Милке. Доит и радуется: скоро сметанка на столе появится, потом маслице. Сытнее станет еда, куда с добром! Милка стоит смирно, лениво пожевывая жвачку.
Мужики косили размашисто и широко густое разнотравье, пока не шибко высокое – в полколена. Через месяц не протащишь вот так легко косу, хоть и плечи у обоих могучие. Разрастётся, загустеет.
– Десятина покоса, что прилегает к пашне меж перелесками, – сказал Степан, пройдя прокос и возвращаясь, чтобы зачать второй, – даст сена на корову. Как думаешь, Граня?
– Сбудется, – ответил тот, – вторая десятина – на лошадей. Коси только, готовь.
– У нас покосы не беднее, только наделы малы. И чёрте где от хутора.
– Такая же картина на черниговщине. Народу там шибко много, хотя просторы немалые. В лесах угодья. Сколько мы с тобой вчера покрыли, а ни одного хутора [4] . У нас они скрось. Однако гарные земли у помещиков так и остались. Тут же больше казённые земли и никаких
– Чудно, однако. Одна страна, а условия разные.
4
Малолюдная Сибирь постепенно заселялась. Ежегодно на переселенческих пунктах насчитывалось до 300 тысяч человек, которые расселялись в Сибири и Дальнем Востоке. Только при Столыпине, когда были внедрены переселенческие поезда, переехало 2500 тысяч человек. А в целом до революций азиатский край пополнился более чем на пять миллионов человек.
– Я вот что подумал, Стёпа, коль тут покосы и выпаса глазом не окинуть, не тронуты, надо нам больше на скот налегать, масло бить, на ярмарке торговать, а то и оптом. Потому конную косилку справлять треба.
– Приходилось мне тому купцу, у кого жили зимой с Натальей, маслобойку делать, да не одну. Вот ведь фокус какой. Он молоко скупал, и масло бил справно.
– Я как в воду гляжу! Надо нам обмозговать сию меру, та в две руки взяться, а?
– Посмотрим. Лошадей бы надо тоже разводить, с ними хлопот меньше. Выпаса рядом с хутором, а сена на зиму наготовим.
– Я гляжу, Степа, ты незлобивый, я таких хлопцев дюже уважаю. Завистливых да лукавых не терплю, дружбу с такими не вожу. Был у нас в батарее один такой, через койку от меня спал. Так я наслушался от него такую хулу на своих батарейцев и командиров, диву даёшься. Я от него сторонкой, так он кобелился, лаял, как цепной пес, поносил меня и других, сексотничал командирам. Дело дошло до того, что тёмную ему сыграли ночью в казарме. Отбили почку. Списали гадкого.
– Да и ты подходящий для меня, Евграф, – серьезно и без рисовки сказал Степан. – Ни глаза, ни душу от меня не прячешь. А на чужбине крепкое и надежное плечо жизни стоит, как в солдатском окопе.
– Угадал под яблочко. Добрый сосед – как хлеба сусек. Ужо пошли дальше, – Евграф оправил бруском косу, передал напарнику и размашисто замахал первым. За ним, после оправки косы не отставая, гнал Степан.
Трава ложилась с хрустом ровной волной, росистая, сочная, крепила дух мужиков своим богатством, и оба они уверялись в плодовитости сих дол и успешности зародившейся мысли. Имелось тут всё: руки, ноги, не дурная голова, широкая душа с жадным желанием плодотворного труда, надёжное плечо и эти вольные просторы, да покладистая власть, правда, не всегда расторопная. Во всяком случае, на первых порах поддержала спадающие переселенческие штаны, хоть и не в той силе, какой бы хотелось, но все-таки.
После завтрака горячими пирогами со щавелем, чёрным кирпичным чаем, говорят китайским, с томлёным собственным молоком, Евграф бодро поднялся из-за стола из хорошо оструганных осиновых досок, что сработал в первый же день как поставил времянку на своей усадьбе. До этого обе семьи ютились в огромной палатке с перегородками из холста, обогреваемые железными печками. Палатку выдали в волостной управе временно, как остро нуждающимся семьям в крове.
– Со своим молоком пироги и чай слаще, – дал оценку завтраку Евграф. – Пора браться за погреб.
Но сразу взяться не удалось. Только настроился, разметил, где копать, тут случился верховой. Мужик, сжимая в руке плеть, буйволом пёр по усадьбе прямиком к Евграфу. Тот удивился запальчивости мужика в шароварах и расписной косоворотке.
– Ты, брат, будешь Евграф? – запыхавшись от быстрой езды, выдохнул мужик.
– Ну, я!
– Пособи, брат, беде! Слыхал, врачуешь скот.
– Тю, напужал трошки своим видом и кнутом. Что за беда?
– Нетель вздуло. Лежит лёжкой. Пособи, за ради Христа!
Подошёл Степан, прислушался к разговору. Глянул на мужика неодобрительно. Какой-то пружинистый, растрепанный, в бороде шерсть бурая.
– Не просто это, знать бы что случилось? – хмыкнул Евграф, – мы тут со Степаном зараз погреб сгоношились копать. Упущенное время не купишь.
– Пособишь, я тебе пособлю копать, аль ещё чего зроблю.
– Ладно, где твоя нетель? – Евграф извинительно глянул на Степана, тот развёл руками, мол, никуда не денешься.
– В моём базу, недалеко от волостной конторы. Мы верхом быстро добежим. Седай в седло ты, я за подпругу ухвачусь. Побежали!