Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений
Шрифт:
Женщина неуверенно выполняет эту просьбу.
— Небольшое антропологическое измерение, — поясняет Маклай. — Оно никак не должно смутить вас.
Он обертывает ленту вокруг пальца женщины, снимает мерку и завязывает узелок на ленте. Остатком ленты он вновь завязывает букет и ставит его обратно в вазу.
— Я не понимаю вас, — вспыхивает Робертсон и, опустив голову, тихо говорит: — Я так рада за вас, Маклай… Главное, что вы можете теперь выкупить коллекции и издать свои работы… Они осчастливят человечество.
— Ну уж тоже вы скажете, — смущенно машет
Робертсон кивает головой.
— Я, кстати, должна пойти скоро в Сидней.
— Знаете, что мы сделаем? Пусть злые драконы на этот раз служат мне… Надо отдать им на хранение в банковском сейфе «знак Маклая» и мое завещание. Оно лежит в коттедже, в письменном столе. Вот вам ключ. Ага, началось!
Маклай подбегает к окну. Оконные стекла дрожат от звуков пушечной пальбы. Несколько мощных залпов следуют один за другим.
— Какое совпадение! — кричит Маклай. — Ведь сегодня — годовой праздник русского флота.
В окно видно, как на кровле соседнего дома развеваются два флага — военно-морской австралийский и русский Андреевский флаг. Ветер шевелит волосы Маклая и Маргариты Робертсон. Звуки русской песни, музыка, светлая, как волна, врываются в комнату и заполняют собой все. Звуки приближаются. Слышны шаги сотен людей, идущих военным строем. По улице, мимо пальм и эвкалиптов, идут русские матросы с эскадры, посетившей Сидней.
Вот они поравнялись со зданием госпиталя. Солнечные лучи вспыхивают пучками на металлических частях «гармониума» в руках матроса-музыканта. Молодой рослый запевала выводит слова песни «Волга-матушка».
В глазах Маклая — слезы радости.
На лице его — столь известная всем знавшим его «маклаевская» улыбка. В ней — нежность, чистота, что-то детское и вместе с тем грустное.
Маргарита Робертсон безмолвно, быстро берет букет австралийских незабудок и бросает его матросам.
Прямые строгие русские штыки вздрогнули.
Матросы мгновенно переместили их для того, чтобы цветы не упали на штыки. Рослый запевала поймал незабудки на лету и благодарно кивнул Робертсон.
Звуки русской песни постепенно удаляются.
Где-то вдалеке грохочут пушечные выстрелы.
— Госпожа Робертсон, — молит Маклай, — пойдемте хоть на десять минут в госпитальный сад. Оттуда с холма виден морской рейд и корабли.
Торопя Робертсон, он берет ее под руку.
— Под руку? — ужасается она, но не отнимает своей руки. — Что скажут о молодой вдове в Сиднее? Хотя… вы больной, а я сестра милосердия… Я отвечаю за вас перед «Женским обществом» и перед собой… Я переписала вашу статью о жемчужном промысле, которую вы мне давали читать…
В дверях палаты появляется повар с огромной корзиной.
— Господин старший врач приказал мне сопровождать вас, ваша милость, — говорит повар, обращаясь к женщине.
— Ну вот,— разочарованно говорит Маклай, махнув рукой, с детски обиженным видом останавливаясь посредине палаты. — Ну хорошо, идите к моим драконам, заставьте их хранить мой клад. И купите где-нибудь на Джордж-стрит обыкновенный глобус. Я сам все не куплю, а его я обещал в подарок Каину.
— Иду, иду, — откликается Робертсон. — Хоть к драконам, хоть к злым волшебникам, раз это нужно для вас.
— О, добрая фея, — радостно смеясь, шутит Маклай.
Она берет со стола шкатулку с медальоном и прячет ее в свой ридикюль.
Повар, как солдат, делает поворот кругом и выходит из палаты вслед за Робертсон.
— Ушла! — Маклай плотно притворяет дверь и, подойдя к постели, вытаскивает из-под матраца папку с бумагами. — Ну, теперь я успею поработать, пока фея не превратилась в дракона!
Он начинает писать. На бумаге видны уже написанные ранее строчки:
«Н. Н. Миклухо-Маклай.
Путешествия. Т. I и II. (План издания.)
Новая Гвинея, по островам Океании, Индонезия, Малайский полуостров…»
Вдруг Маклай бросает карандаш и хватается за лицо. Он растирает пальцами левую щеку, как бы пытаясь унять сильную боль.
— Проклятая невралгия, — сквозь зубы говорит он и, быстро овладев собой, продолжает свои заметки.
Маргарита Робертсон стоит на крыльце коттеджа, окруженного пальмами и густыми кустами. Невдалеке от нее — повар с огромной корзиной — еще пустой, как это кажется на первый взгляд.
Голуби разгуливают под окнами. Робертсон кидает им принесенный с собой корм. Медная дощечка на двери коттеджа блестит на солнце.
— Какие они чудесные! — говорит Робертсон, показывая на голубей.
— Да! Под белым соусом они вкуснее кур, — отвечает повар.
Робертсон вставляет ключ в замочную скважину. Ключ не поворачивается, несмотря на все усилия женщины. После нескольких тщетных попыток Робертсон для удобства кладет свой ридикюль на пол.
Робертсон не видит, что повар отставил в сторону свою корзину и неслышно подошел к Робертсон, став за ее спиной.
Скрежет ключа в скважине.
Женщина не замечает, что повар, откинув край белого передника, осторожно и медленно вытащил из кармана или чехла многоствольный револьвер Лефоше.
Свободную руку повар протянул к ридикюлю…
…Чья-то рука держит человеческий череп. На одном из пальцев блестит перстень в виде паука, раскинувшего серебряную паутину.
— Итак, господа, мы видим, что череп папуаса, европейского преступника или душевнобольного очень похожи по своему, строению. Если мы возьмем и мозг их, то увидим, что у дикаря, преступника и кретина отмечается резкое недоразвитие задних долей мозга. А эти доли, как известно, являются вместилищем чувства и нравственности…