Обмен разумов (сборник)
Шрифт:
– А как они съедают свое будущее? – спросил Кармоди.
– Не могу объяснить. Съедаем, и все. Я, например, слопал запас за двенадцать лет, от 92 до 80, старческие годы, когда от жизни нет удовольствия. А теперь, соблюдая рациональное самопотребление, я думаю дожить до семидесяти с лишком. – У меня от тебя голова болит, – прервал Кармоди. – И тошнит заодно.
– В самом деле? – возмутился Приз. – Тошнит его по всякому поводу, понимаете ли! А ты сам, кровавый мясник, сколько несчастных животных разгрыз и сожрал в своей жизни? Сколько слопал беззащитных яблок, сколько головок лука вырвал из их земляных кроваток?
– Ладно, заткнись! – рявкнул Кармоди.
– С большим удовольствием, – ответил Приз с иронией.
– Я ем, потому что я должен есть. Природа у меня такая. Вот и все.
– Ну, если ты так полагаешь...
– Да, так полагаю. А теперь заткнись. Дай мне сосредоточиться.
– Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?
– Это место похоже на мой родной город, – сказал Кармоди. – Я хочу понять: он это или не он?
– Неужели это так трудно? – удивился Приз. – Кто знает, как выглядит его город, тот его и узнает.
– Нет. Когда я здесь жил, я его не разглядывал. А с тех пор как уехал, почти не вспоминал.
– Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?
– Помню, – сказал Кармоди. И медленно побрел по Мэйплвуд-авеню, с внезапным ужасом подумав, что любой выбор может стать роковым.
Глава 27
Кармоди шел и смотрел по сторонам, смотрел и присматривался. Все было как будто таким, как это и должно было быть. В Мэйплвудском театре на экране шла «Сага Элефантины» – итало-французский приключенческий фильм Жака Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм «Песнь моих язв» и лихую комедию «Париж – одиннадцать часов». На сцене выступала («Проездом, только один раз!») вокальная группа «Якконен и Фунги».
– Похоже, фильм смешной, – заметил Кармоди.
– Не на мой вкус, – сказал Приз.
Кармоди остановился у галантереи Марвина и заглянул в витрину. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой «Собачья рвань», шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди увидел свежий номер «Кольерс», перелистал «Либерти», заметил еще «Манси», «Черного Кота» и «Шпиона». Только что пришло утреннее издание «Сан» [39] .
39
Журналы и газеты, давно прекратившие существование. – Прим. пер.
– Ну? – спросил Приз. – Твой город?
– Рано говорить, – ответил Кармоди. – Но похоже, что да.
Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девушка – Кармоди
– Лэна Тэрнер! Как поживаешь, Лэна?
– Отлично, Том. Что это тебя не было видно?
– Я ухлестывал за ней в последнем классе, – объяснил Кармоди Призу, выйдя из закусочной. – Забавно, когда все это вспоминаешь.
– Забавно-забавно, – с сомнением сказал Приз.
На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Маунтэйн-род, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.
– А это Берт Ланкастер, – сказал Кармоди. – Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы «Колумбия». А вон, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джейн Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она... – Кармоди понизил голос, – все говорили, что она погуливала.
– Ты знаешь массу народа, – сказал Приз.
– Ну конечно! Я же вырос здесь. Мисс Харлоу идет в салон красоты Пьера.
– Ты и Пьера знаешь?
– А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия... А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.
– Очень интересно, – скучным голосом сказал Приз.
– Да, мне это интересно. Вот еще знакомый!.. Добрый день, мистер мэр!
– Добрый день, Том, – ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.
– Это Фредерик Марч, наш мэр, – объяснил Кармоди. – Грозная личность. Я еще помню его дебаты с местным радикалом Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!
– Н-да, что-то во всем этом не то, – сказал Приз. – Что-то таинственное, что-то неправильное. Не чувствуешь?
– Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем себя самого. О, вот Поллет Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря. Хей, Поллет!
– Хей, Том! – откликнулась женщина.
– Мне это не нравится, – настаивал Приз.
– С ней я не был знаком близко, – сказал Кармоди. – Она гуляла с парнем из Милборна по имени Хэмфри Богарт. У него был галстук бабочкой, можешь представить такое? А однажды он подрался с Лоном Чэни, школьным сторожем. Надавал ему, между прочим. Я это хорошо помню, потому что как раз в то время гулял с Джин Хэвок, а ее лучшей подругой была Мирна Лой, а Мирна знала Богарта и...
– Кармоди, – тревожно прервал Приз. – Остерегись! Ты слыхал когда-нибудь о псевдоакклиматизации?
– Болтовня курам на смех! Говорю тебе, что знаю весь этот народ. Я вырос здесь, чертовски приятно было жить тут. Люди не были пустым местом тогда, люди отстаивали что-то. Они были личностями, а не стадом!
– А ты уверен? Ведь твой хищник!..
– К черту! Не хочу больше слышать о нем! Посмотри, вот Дэвид Найвен. Его родители англичане...
– Все эти люди идут к тебе!
– Ну конечно. Они так давно меня не видели!
Он стоял на углу, и друзья устремились к нему со всех сторон: из переулка, со всей улицы, из магазинов и лавок. Их были сотни, буквально сотни, все улыбались, старые товарищи. Кармоди заметил Алана Лэдда, и Дороти Ламур, и Ларри Бестера Крэбба. А за ними – Спенсер Трэси, Лайонелл Барримор, Фредди Бартоломью, Джон Уэйн, Френсис Фармер...