Обнаженная натура
Шрифт:
— Я же сказала, Нечестивец, имеет смысл.
— А теперь спроси меня, как Реквиему нравится его легенда на этом задании.
— Легенда? Он же представляет интересы Жан-Клода?
— Да, но только в случае осложнений с местным мастером. Макс счел оскорблением, что мы послали столько народу, но Жан-Клод объяснил, что нас тревожит опасность, грозящая тебе от серийного убийцы.
— Звучит разумно, — сказала я, но не слишком довольным тоном.
— Макс хотел поставить вокруг тебя свою стражу, Анита.
— Ну уж нет, — ответила
— Вот в этом и состоит компромисс.
— В чем — в этом?
Мне уже трудно было сдерживать раздражение.
— Реквиема одолжили как танцора в ревю Макса.
— Он же ненавидит раздеваться на сцене!
— Да, а я терпеть не могу применять пытки. Но очень, очень хорошо это умею.
Не зная, что на это ответить, я перевела разговор:
— Нельзя было просто сказать Максу, что это просто пища для меня?
— Телохранителей мы можем объяснить. Можем объяснить pomme de sang— это будет Лондон. Но мы не можем сказать, что тебе нужно столько пищи, Анита. Это слишком похоже на признание, что ты не можешь держать ardeurпод контролем. Реквием поедет посмотреть клуб Макса для возможного выступления в роли примы-гастролера, и если его устроит, то Жан-Клод согласился иногда одалживать и других танцоров.
— Макс давно уже этого хотел.
— Чем мы и объяснили присутствие Реквиема.
— Почему мне все это объясняешь ты, а не Реквием?
— Он успокаивает оскорбленные чувства в нашей маленькой группе.
— И насколько там народ злится?
— Анита, ты просила Жан-Клода выбрать тех, кто может за себя постоять. Это значит, что ты в одну комнату запустила много больших псов, дерущихся за одну кость. Мы с Реквиемом можем держать их на цепи, но я подумал, что тебе следует знать, пока ты в это не влезла.
— Спасибо.
— Ладно. Где ты сейчас?
— На пути к окраине города. Мы едем допросить свидетеля.
— Ты ела?
— Твердую пищу, несколько минут назад.
— А мокрую пищу?
Так среди вампиров называют кровь, и недавно я заметила, что некоторые из них этим термином обозначают мое питание от секса, от эмоций. Спорить с этим я не могла, хотя где-то в глубине души и хотела.
— Нет, — ответила я.
— Уже скоро будет четырнадцать часов с момента ее приема, Анита. С тобой кто-нибудь есть на всякий случай?
Я облизала губы:
— Есть волонтеры на самый экстренный случай, но настоящих — нет.
— Насколько ты далеко и по какой дороге?
Я спросила Эдуарда, он мне ответил, я передала Нечестивцу.
— В такое время суток быстрее будет, если кто-нибудь из нас к тебе прилетит.
— Кто из вас умеет летать настолько хорошо? И если это будет Реквием, то один он лететь не может. Хоть он дерется прилично, но этого сейчас мало. Пусть никто из наших не ходит по одному, пока мы этого гада не возьмем.
— Ты думаешь, Витторио попытается захватить кого-нибудь из твоих?
— Пойди мне навстречу. Так кто достаточно хорошо умеет летать, чтобы ко мне сейчас прибыть?
— Я умею, Истина умеет. Остальных спрошу.
Он отключил микрофон. Насколько я его знаю, он просто спросит Лондона и Реквиема, кто из них летает лучше. Я понятия не имела.
— Мы не можем встречаться с вампирами Жан-Клода прямо у дома свидетеля, Анита, — сказал Эдуард. — Это как раз подтвердит то, что думает полиция.
— Я это знаю, Эдуард. Я надеюсь, что он нас догонит потом.
— Ты собираешься питаться до того, как мы поедем обратно? — спросил Олаф.
— Нет. Но прошло уже четырнадцать часов, и мне пришлось заживлять серьезные раны, на что ушла энергия. Он к нам прилетит, но это всего лишь предосторожность.
— Я же сказал, что готов тебя кормить, — сказал Олаф.
— Спасибо, Олаф. Нет, правда спасибо, но… — Я подумала, что говорить дальше. — Наверное, не надо, чтобы первый наш раз был в кузове пикапа.
Он задумался на минуту, потом сказал:
— Да, лучше, чтобы было больше места и времени.
Я не соглашалась на секс с Олафом, но сумела не разбить его добрые намерения — секс без убийства партнерши. Эдуард просил меня попытаться — вот я и пытаюсь.
Телефон у меня в руке ожил:
— Я прилечу.
— Нечестивец, я только что сказала: никто не передвигается в одиночку.
— Если они сумеют со мной справиться, то и всех нас поубивают. Поэтому, если я не долечу, забирай всех наших и уматывай из города,
— Ты из себя делаешь приманку?
— Нет. Ты уверена, что волнуешься о моей безопасности, а не о том, что придется, быть может, заниматься со мной сексом?
— Несправедливые слова, Нечестивец. Ты знаешь, почему я стараюсь ограничиваться.
— Знаю, меня нет в меню. Но тут выходит, что другие два вампа летают плохо, а брат мой тебя боится.
— Он меня не боится. Он просто не хочет быть пищей.
— Ты права, не хочет, но и я прав. Он тебя боится, а Истина мало чего боится.
— А ты не боишься, что я тобой завладею или что-то в этом роде?
— Рискну. Кроме того, ты же сама сказала: теперь у тебя все под контролем, а я нужен на всякий случай.
В голосе слышалась горечь.
— Нечестивец!
— Да?
— Не надо мне с твоей стороны такого отношения.
— Ты можешь мной командовать, и я должен подчиняться. Но диктовать, какие чувства мне испытывать, ты не можешь.
В чем-то он был прав, но… Я хотела сказать вот что: не понимаю, почему все мужчины хотели быть в этом списке. У меня есть зеркало, и я знаю, что в нем вижу. Хорошенькая, если правильно нарядить, то даже красивая, но не такая уж красавица, чтобы за мной гонялись все мужчины. Но каждый раз, как я пытаюсь это сказать, меня обвиняют в скромности или во лжи. По-моему, это не скромность, а честность.