Обнаженная натура
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что Церковь действует как серийный преступник?
Это наконец заговорила Тергуд — голосом слегка сдавленным, но все равно достаточно злым.
— Не знаю. Мне просто кажется интересным, что единственные двое мужчин, которые из моих знакомых были подвергнуты такому воздействию, были красивы лицом и телом, очень красивы. Никогда не слыхала о вампире, начавшем жизнь таким же красавцем, как эти двое. И мне интересно, не один ли и тот же был это священник или группа священников?
И снова Тергуд:
— Хочешь сказать, что красивые мужчины — это был профиль какого-то священника?
— Двое — это может быть не система, а совпадение. Но если бы нашелся третий — да, я бы сказала именно так.
— Чудовищная ложь.
— Знаешь, я тоже христианка. Но плохие люди в любой профессии есть.
— Какая разница, что сделал или не сделал какой-то священник, которого уже много сотен лет как нет на свете? — сказал Бернардо. Он подошел к нам, стоящим возле тела. — Его нам не поймать, он уже умер. Нам надо ловить Витторио.
— Маршал прав, — отозвался Шоу. Минуту было не совсем ясно, кого из маршалов он имеет в виду. — Нам надо ловить живых, — пояснил он.
— Вы говорите, что вампир воспроизводит те повреждения, которые были нанесены ему? — спросил Морган. Как будто двух других и не слышал.
— Похоже на то, — ответила я.
— Другие умерли от потери крови, сломанной шеи не было, — сказал Шоу.
— Может, он ее пожалел, — предположил Бернардо. Все обернулись к нему. Он кивнул на тело: — Кто-нибудь из помощников Витторио избавил ее от страданий.
— Или им надоели ее крики, — добавил Олаф.
Тут все посмотрели на него. Все лучше, чем разглядывать тело. А Олаф именно этим и занимался. Если ему и было неприятно, он этого не показал.
— Или она потеряла от боли сознание, и развлечение кончилось, — сказал Шоу.
— От такого сознания не теряют, — возразил Бернардо. — Не засыпают. Отдыха нет. Ничего нет, кроме боли, разве что тебя сильно накачают наркотиками. И даже тогда боль иногда пробивается.
— Вы так говорите, будто знаете, — сказал Шоу.
— Мой друг вот так обгорел.
Бернардо отвернулся, чтобы не смотреть ни на кого из нас. Что бы ни было написано у него на лице, показывать нам он этого не хотел.
— Что с ним случилось? — спросил Шоу.
— Он умер.
И Бернардо отошел в сторону. На этот раз дальше, проталкиваясь среди людей, пока не нашел свободную стенку, чтобы прислониться. При этом он оказался ближе к репортерам, и они стали выкрикивать ему вопросы, увидев значок и перчатки на руках. Он не обращал внимания — просто закрыл глаза и привалился спиной к стене. То, что он там видел — или наоборот, старался не видеть, — отрезало его от всех, кто пытался до него докричаться.
— Он прав? — спросила я Олафа. — От этого не перестают кричать и сознание не теряют?
— Не знаю, — ответил Олаф. — Я огня не люблю.
Я поняла, что хотя ему не было неприятно смотреть на тело, того удовольствия, что он испытывал в морге, тоже не было. Он любил сталь и кровь, но не огонь. Что ж, приятно знать.
Я обернулась к Шоу.
— Нам нужно посмотреть другие фотографии, других жертв. Особенно двух последних.
Он посмотрел на меня, нахмурился. Вот уж чего мне в Вегасе хватает.
— В отчетах из Сент-Луиса не сказано, чтобы кто-то из вас взаправду видел Витторио. Откуда вы знаете, что у него ожоги?
Я постаралась сохранить нейтральное выражение лица, не делать большие глаза, потому что я забыла. Судьба Витторио мне была известна из письма от его бывшей подруги, которая после Сент-Луиса его покинула, опасаясь за свою жизнь и жизнь своего нового возлюбленного. Иметь дело с этим сумасшедшим она больше не могла. Она помогала нам в Сент-Луисе, вытаскивая тела туда, где мы их раньше найдем, подбрасывая зацепки. Письмо пришло мастеру города Жан-Клоду, и мне в голову не приходило делиться этими сведениями с полицией.
Жан-Клод навел справки в совете вампиров, и информация подтвердилась. Но опять же полиции я не сообщила. В тот момент это не казалось важным.
Сейчас мне пришлось думать, что сказать.
— Я наводила справки по его биографии у своих вампирских источников.
Даже мне самой эти оправдания показались жалкими.
— И что еще рассказали вам вампиры?
В голосе Шоу слышалось презрительное отвращение.
— Что рубцы ожогов от святой воды у него настолько серьезные, что он вряд ли может заниматься сексом. Вот он и вкладывает свою энергию вот в такое.
— Вампиры тебе такое сказали?
Это уже Тергуд. И с хорошим таким презрением. Даже темень переулка не могла его скрыть — а может, из-за коротких волос оно читалось так ясно. Или же это я слишком чувствительна.
— Нет. Они мне сказали, что ожоги настолько сильные, что мешают ему функционировать. Дальше я допустила логический скачок, заключив, на что может подобная злость подвигнуть индивидуума, вынужденного жить вечно в столь поврежденном теле.
— Составление профиля лучше оставить профессионалам, Блейк, — сказал Шоу.
— Хорошо. Я только сказала то, что знаю.
— Почему этого нет в материалах дела?
— Потому что я не знала этого, пока дело шло. Уже какое-то время мне было сказано, что дело закрыто.
— Вы мне говорили, почему вы одна не поверили, будто Витторио убили в том кондоминиуме в Сент-Луисе.
— Среди убитых не было ни одного столь сильного, чтобы это был он.
Шоу подступил ближе, навис надо мной:
— Знаете, что я думаю, Блейк? Я думаю, что вы видели Витторио. Видели его лицом к лицу. Вряд ли вы все это узнали от своих приятелей-вампиров. Думаю, что вы узнали это при личном знакомстве.