Обнаженная натура
Шрифт:
— Ты реагировала как Эду… как Тед или я.
— А я что, невидимый? — спросил Бернардо.
Я не знаю, что я сказала бы в ответ на замечание Олафа, потому что не поняла его, но к нам подошел сержант Хупер и нам было еще о чем поговорить — слава Богу.
— Я думаю, от этого нам уже не узнать местоположение вампирского логова, — сказал он.
Мы стояли на дикой жаре, на слепящем солнце и смотрели на тело.
— Да, пожалуй, — согласилась я.
Кто-то крикнул, зовя меня по имени.
— Блейк, какого хрена вы тут делаете?!
Это был Шоу, вышагивавший к нам, раздвигая толпу.
— Пропавших
— Убитыми, — ответил Эдуард. Он уже смотрел не на тело, а в сторону, никуда конкретно. Как будто осматривал горизонт в ожидании новой беды. Я проследила за его взглядом, но увидела только узкую полоску домов и за ней — пустыню. Она тянулась и тянулась до самых коричневых гор, таких же сухих и безжизненных, как все за городской чертой. Пустыня есть пустыня, если не добавить к ней воду. Я попыталась представить себе ее под дождем, в цветах кактусов, радужными пятнами укрывшими горы, но не смогла. Я не видела красок, которые здесь могли быть, а видела лишь пустошь, и во мне сейчас действовал коп. Думаешь не о том, что может когда-нибудь быть, а оцениваешь ситуацию, как она есть, и действуешь соответственно. Цветочки подождут до дождичков, а мне надо ловить Витторио.
Гнев Шоу ощущался почти как плотная материя, и заставил меня отвернуться от руки раньше, чем я ее увидела. Он протянул ее ко мне, но я отодвинулась, даже не глядя.
Вот такое движение, похожее на магическое, заставило пульс забиться в глотке, и потому, когда я заговорила, голос получился хриплый и не совсем мой.
— Не трогать.
— Это всем прочим можно, только мне нельзя, — сказал он самым мерзким тоном, на который был способен.
— Вау! — воскликнул Бернардо. — Так это и есть ваша проблема с маршалом Блейк? Или вам просто не нравятся девушки, и потому жена вас оставила?
Он даже приспустил очки с носа, чтобы подмигнуть Шоу. Нарочно, чтобы отвести шерифа от меня. Если бы я не была уверена, что он неправильно меня поймет, я бы его обняла.
Эдуард чуть отодвинулся от Шоу, орущего на Бернардо. Олаф шел за нами гигантской тенью, Хупер поравнялся со мной и Эдуардом. Никто из нас не говорил ни слова. Мы все знали, куда сейчас пойдем и что увидим. По крайней мере трое из нас знали.
Первым трупом был полицейский из СВАТ, все еще в полном снаряжении. И даже в шлеме, так что тело было почти анонимным, если не считать общего роста. В телевизоре шлемы снимают, чтобы видны были красивые лица актеров и их игра, но в реальной жизни почти все спецназовцы закрываются с головы до ног. Поэтому мне были видны только раны, из которых натекла под телом лужа крови. Считается, что под броней с головы до ног — безопаснее. Человек, лежащий у наших ног, вряд ли продолжал так думать. Ну, впрочем, он вообще уже никак не думал — мертвец есть мертвец.
В тот момент, когда это подумала, тут же пожалела, что это случилось, потому что я ее почувствовала. Душа, сущность, называйте как хотите, парила в воздухе. Я не смотрела вверх, не хотела видеть невидимое, потому что даже мне там было бы не на что смотреть. Я знала, что она там плавает. Я даже могла бы проследить глазами ее очертания в воздухе, но по-настоящему видеть там нечего. Души для меня не объект, воспринимаемый зрением. Призраки иногда видны, но не души. Как правило, я на месте преступления душ не вижу. Научилась
Этой информацией я с Хупером не поделилась. Для него она бесполезна — да и нежелательна.
Я стояла на жаре, обливаясь потом, и снаряжение чуть не дымилось на мне под палящим солнцем. Всегда спрашивают, почему духи являются только ночью, или в сумерках, или еще какую-нибудь фигню, но на самом деле духам наплевать. Они появляются в любое время, когда есть кому их видеть. Вот везет мне, блин.
— Не из ваших? — спросила я. Голос прозвучал нормально, будто я и не старалась не замечать парящую над нами чью-то душу.
— Нет, это Глик. Один из первых наших экстрасенсов.
— Это может быть объяснением, — сказала я.
— Объяснением чего? — спросил Хупер.
Эдуард чуть задел мне руку кончиками пальцев, будто предупреждая.
— Иногда у маршала Блейк бывают впечатления от мертвецов.
— Я не из тех экстрасенсов, которых вы приводите для раскрытия дела с помощью видений, — объяснила я, — но иногда я чувствую мертвецов. Любого вида.
— И сейчас чувствуешь Глика?
— Вроде того.
— Он говорит у тебя в мыслях?
— Нет, мертвые не говорят словами. Скорее это эмоции.
— И что за эмоции? Страх?
— Нет, — ответила я.
— А что тогда?
Я обругала себя за то, что вообще не удержалась от этого разговора. И сообщила часть правды:
— Недоумение, ошеломление. Он изумлен.
— Чем?
— Тем, что он мертв.
Хупер уставился на тело.
— То есть он вон там? И мыслит?
— Нет, ничего подобного.
Эдуард покачал головой:
— Расскажи ему. То, что он воображает, еще хуже.
— Пожалуйста, никому не говори, что я это умею. Но иногда я ощущаю души только что умерших.
— Души — в смысле призраки? — спросил Хупер.
— Нет, в смысле души. Призраки появляются позже и ощущаются совсем не так.
— Значит, душа Глика где-то здесь порхает в воздухе?
— Такое бывает. Он какое-то время здесь побудет, посмотрит, а потом двинется дальше.
— Ты имеешь в виду — на небо?
Я сказала единственное, что могла сказать:
— Да, я имею в виду именно это.
Олаф, который все время молчал, спросил:
— А в ад она не может пойти, душа?
А, чтоб тебя!..
Хупер глянул на Олафа, потом на меня:
— Так как, Блейк? Глик был иудей. Значит, он теперь горит?
— Хороший он был человек?
— Да. Любил жену и детей, и был хороший человек.
— Я верю, что хороший — значит, хороший. А потому — на небо.
Он показал рукой на чахлые кусты:
— Мэтчетт был сволочь. Жену обманывал, играл напропалую, вставал вопрос насчет вообще его из группы выкинуть. Он в аду?