Оболочка разума

Тарасов Андрей Александрович

– Извините, каким обедом? – погасил искру в глазах Сулейман.

– Ну каким… Не бифштексом, конечно, но… Суп гороховый, тушеная картошка…

– И вы ели? – с ужасом спросили они у Туркутюкова.

– А почему нет? – пожал плечами Евстифеев. – Умял за милую душу…

Счастье советской милиции, что Сильва Сидоровна еще где-то блуждала по подворотням. Зубов-то у него почти не было.

Обратно их, конечно, подвезли. Туркутюков с живым интересом поглядывал в заднее окно патрульной машины, послушно дал себе массировать филатовский стебель и сразу ответил, куда и зачем он ушел:

– К Чикину…

Это у него прозвучало так просто и естественно, что доктор Сулейман мягко улыбнулся им обоим и сержанту Евстифееву:

– Извините…

В его глазах прыгнули и утонули золотистые искры.

– Один бедный пришел в милицию с золотыми зубами, – еще успел он рассказать до больничных ворот. – И заявление написал, что золото украли, он чувствует, что коронки меньше, чем он золота давал. Ему говорят:

так ведь надо теперь обратно все вырывать – и мосты, и коронки – и взвешивать. Он говорит: мне правда дороже, пусть дам снова вырвать, но за свои граммы воров посажу. Ему коронки посрывали, взвесили, смотрят – все правильно, грамм в грамм. Показали ему акт экспертизы, говорят: снова вставлять будет? Он говорит: они успели подменить, у них руки ловкие. Ему говорят: ну, давай эти вставим, правильные. Он говорит: а потом снова подмените, когда вставлять будете. Я языком чувствую, что несколько граммов не хватает… Они говорят: ну давай прямо с весов тебе в рот… Он говорит: только пусть инспектор ОБХСС присутствует и контролирует лично. А в ОБХСС говорят: такого в инструкции нет, чтобы работник милиции раньше воровства приходил и следил за производственным процессом. Так мы работников не напасемся. Это дело производственного ОТК. И так полгода спорили…

Доктор Рыжиков в какой-то момент подумал о Чикине и так и не уловил, вставил бедный клиент себе к сегодняшнему дню золотые зубы или нет. Только увидел, как смеются сержант Евстифеев и Туркутюков и как удивленно-мягко улыбается Сулейман, как бы не зная, верить или не верить тому, что сам рассказал.

Собственно, до него еще не очень дошло, что после двадцатилетних пряток летчик Туркутюков спокойно вышел на улицу и отправился искать своего приятеля. Когда ему сшили филатовский стебель, не кто иной, как Чикин, сидел возле него по нескольку часов и массировал этот странный жгут, соединяющий палец с животом. Ему объяснили, что от Туркутюкова сейчас нельзя отходить ни на минуту. Чикин нес вахту, пока его не сняли с поста внешние обстоятельства. И без тихого разговора с ним на тему женского коварства и особенностей разных инженерных сооружений Туркутюков затосковал. Сейчас он улыбался и смотрел в окошечко, как в интересном кино. Иногда он вынимал из кармана карманное зеркальце и смотрел, уменьшились ли швы, как ему было обещано при снятии повязки с лица. Когда снимали повязку, доктор Рыжиков принес торт и бутылку шампанского. По глотку сделали все – Коля Козлов, Сильва Сидоровна, рыжая кошка Лариска, Сулейман, Чикин, Лев Христофорович, Аве Мария, посмотревшая на Колю Козлова, когда он глотал, трагическим взглядом. Кроме доктора Рыжикова и Туркутюкова, который последние лет двадцать не брал в рот спиртного. Ну, а доктор Рыжиков – известный контуженный. Торт в основном достался детям.

Вечером доктор Рыжиков сказал Сулейману:

– Вам придется съездить в Москву, Сулейман…

– Извините… – мягко улыбнулся Сулейман. – Лучше пусть едет Лариса Сергеевна. Это ее приглашали.

– Нет, это надо вам, – мягко улыбнулся доктор Рыжиков. – Покрутитесь там как следует. В косметике и у челюстников. А то мы самодеятельность развели… Вы когда-нибудь были в Москве?

– Никогда, – сказал Сулейман. – Хотели ехать после свадьбы в путешествие, у родственников денег заняли, но я был студент, бедный. Все деньги истратились…

– А хотите? – помолчав, спросил доктор Рыжиков.

– Хочу, – сказал Сулейман. – Только мне надо дома воду носить, печку топить…

– Натаскаем, – сказал доктор Рыжиков, – и натопим. Я вам еще в Бурденко записку напишу. Там есть один хороший парень. Он вам все покажет. Может, на операцию к Арутюнову проведет. Если еще повезет. Учитесь у гигантов, пока они живы. Потом будут цениться и те, кто видел великих. Хоть раз в жизни. А Ларису Сергеевну мы потом тоже направим.

– Мне сначала надо научиться как вы, – мягко сказал Сулейман.

– Учитесь сразу как он, – мягко приказал доктор Рыжиков.

– Извините… – мягко улыбнулся Сулейман.

48

– Так вот для чего Юрию Петровичу понадобился укромный уголок, – сказала коллега Ада Викторовна со всей присущей ей убедительностью и даже страстностью. – Маленькое отделение в тени деревьев… Подальше от лишних глаз… Цветные стеклышки, маленькие палатки, интимный уют… Теперь мы все понимаем! Именно все коллеги понимают!

У всех коллег раза в полтора удлинились шеи. Никогда еще больничный автоклав не вмещал их сразу столько одномоментно. Так звали зал планерок и совещаний, он же красный уголок, из-за высоких температур и давлений, иногда возникавших в нем. Но в этот раз – что-то необычное. Как будто никому не надо бежать за детьми, по магазинам, на совместительские заработки. Сюда набилась вся больница, и, кажется, не одна.

Шло персональное дело доктора Рыжикова.

– Это потребовалось товарищу Рыжикову не для гуманного долга врача, а для укрытия от справедливого наказания уголовного преступника, почти что убийцу, извините, товарищи, сексуального садиста. Не один месяц подряд многоуважаемый доктор Петро… извините… Юрий Петрович ставил уголовному преступнику мнимый диагноз заболевания сосудов головного мозга в результате якобы полученной травмы. Органы прокуратуры были вынуждены

назначить комиссию из компетентных специалистов, которая обследовала этого Чикина и вынесла заключение, что он вполне здоров. Этот Чикин предстанет перед судом и понесет заслуженное наказание. Ну, а что же его покровитель? Зачитываю объяснение, которое написал по требованию руководства горздрава завотделением Рыжиков. «Объяснительная. После совершения семи убийств со зверским расчленением жертв и отправкой их по частям посылками в разные концы нашей необъятной страны мы с сообщником решили замаскироваться, или, на нашем преступном жаргоне, лечь на дно, до новых жестоких преступлений, для чего и укрылись в подходящей малине в ожидании новых беспомощных жертв…» Вы напрасно смеетесь, уважаемые коллеги. Многоуважаемый коллега любит отделываться шуточками, но всему есть именно предел! Никому не позволено оскорблять коллег по работе! Давать им клички и прозвища! – В только что снисходительном и победном голосе Ядовитовны появилась плаксивая нотка. Она взывала к общему сочувствию. И даже задышала чаще. – Но это еще далеко не все!

Сразу было видно, что материал собирался долго и тщательно, с толком и вкусом.

– Все мы знаем, что закон Гиппократа гласит: советский врач не имеет морального права использовать свое положение в корыстных целях. А товарищ Рыжиков неоднократно и постоянно использует своих больных для именно корыстных целей, берет с них взятки. Об этом очень неприятно говорить для чести нашего коллектива, но спросите в хозчасти, откуда взялись строительные материалы и разные там… украшения? Там скажут, что ни одного кирпича для ремонта отделения еще не выписывали, на это и фондов не отпускали. Откуда же все это взялось? Не из воздуха же! Конечно, достали больные, принужденные товарищем Рыжиковым. И достали, товарищи, именно из государственного кармана! Потому что своего-то у нас нету! Это, товарищи, прямое принуждение к воровству! В хозчасти говорят, что столько стройматериалов, которых он проглотил, сроду не выдавали всей больнице на год! А тут крохотное отделеньице, две палатки всего! Откуда эти цветные стеклышки, откуда роскошные люстры? Импортный линолеум? Я думаю, если следственные органы начнут все это искать там, где оно поисчезало, то на больницу ляжет крупное позорное пятно. И пострадают люди, которые именно честно и бескорыстно выполняют закон Гиппократа, не думая о…

– Как пострадают?! – спросил кто-то с места.

– А вот так! Теперь именно на всех будут думать, что здесь работают такие нечестные врачи. Ведь это позор, товарищи, за лечение, за возвращение человеческого здоровья брать с него плату натурой! Это капиталистический принцип! С ним мириться нельзя! И мы не должны мириться, что про нашу больницу будут так думать. Здесь работает множество честных и добросовестных людей – врачей, медсестер, санитарок. Мы должны передать все эти материалы в редакцию, чтобы люди узнали из статьи: мы сами решительно выступаем против всего нечестного, искореняем недостатки в своем коллективе. Именно! Это у нас единственный выход! И еще один пример, товарищи! В главной хирургии был списан неисправный аппарат искусственного дыхания. И вместо того чтобы отправить его по назначению, доктор Рыжиков ночью с сообщниками выкрал его и тайно установил в своем так называемом отделении. Вы знаете, как строго относятся вышестоящие органы к оформлению списания и к добросовестности актов. Так можно мало ли чего насписывать в свой личный карман! Органы ОБХСС еще разберутся с этим хищением и примут свои меры. Но мы не вправе ждать, пока нам укажут на это сверху или со стороны, и до этого мириться с должностным преступлением! Мы именно не вправе как советские врачи, выполняющие свой гуманный долг! А теперь спросим товарища Рыжикова, зачем ему понадобилось не обычное больничное отделение, как у нас всех, пусть скромное, но имеющее все необходимое для именно лечебной работы, а именно интимный уголок? Да, на первый взгляд это красиво, эти цветные стекла, светлые стены, люстры… Как будто это забота о больных. Но это, товарищи, забота о себе! Ведь им с уголовным, якобы больным, Чикиным надо было как-то проводить время! И они открыли у себя попросту танцевальный салон! Да, да, товарищи! У них там под музыку какие-то молодые люди растанцовывают себе, а их койки числятся занятыми! Кого они так услаждают? Что же, товарищи, и мы позволим превратить советскую больницу в сомнительное увеселительное заведение? Нет, не позволим! Я заявляю это со всей уверенностью от имени именно нас всех! Надо еще спросить, какие песни там звучат по вечерам на магнитофоне! Это, товарищи, не наши песни! Это блатные и пошлые песни какого-то там Окуджавы и какого-то Высоцкого! Их слушают в своих компаниях сомнительные стиляги, и им не место в советской больнице!

Знала бы гладкая Ада, воплощение оскорбленной невинности, что доктор Рыжиков пытался даже оперировать под музыку, заявляя окружающим, что под нее и корова доится активней. Последнее слово науки. Но, к счастью, не знала. Но знала, как выбрать момент для доклада. В автоклаве отсутствовали и рыжая царапучая кошка Лариска, и уволенный Коля Козлов, и прихворнувший Лев Христофорович, и дежурящий Сулейман. Впрочем, может, это вышло случайно. Всем же остальным, даже кто видел жалкие обрывки и крохи, украшавшие бывшую прачечную, кто хоть раз видел Жанну, танцующую на костылях, захотелось сбегать посмотреть, что там за дворец с Шехерезадами.