Оборотень на диете или я ушла, и все наелись

Гвезда Анна

– Хорошо – обрадовано, сказал Кел – О чем же рассказать? М-мм. Я мечтаю вместе с тобой съездить в Джуно. Мама тебя наврядли отпустит, но помечтать, то можно. Эш, ты не представляешь как там красиво. Огромные зеленые лесопарки, высокие белые ели, бирюзовый ледник. Еще там есть церковь на маленьком островке. Костел святой Терезы. Остров весь покрыт изумрудным мхом и окружен лесом, а с другой стороны островка обрыв с видом на океан. В Джуно не так холодно как здесь, и ты не будешь мерзнуть. Я закину тебя как рюкзак на спину, в противном случае ты обязательно упадешь, и поведу по

самым красивым тропинкам, и мы будем вдвоем, только ты и я……

Я плохо понимала, о чем он говорил, просто слушала звучание его голоса, оно как целебный эликсир, залечивало мои раны, и потихоньку тушило бушующее внутри пламя. Его слова убаюкивали меня, давая долгожданный отдых измученным нервам. И не было ничего в мире прекрасней его голоса. Незаметно для себя я уснула, сном без сновидений.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ЯРОСТЬ

Изрыто поле ненависти плугом,

Тень мести, как безликое чудовище,

Соль ярости в кольце упругом

Оставит трупов зависти побоище.

В костер подкидываешь угли,

Слова, поступки в копоти,

Чтоб вдруг потухнуть не смогли

Пустому равнодушью подати.

Уж лучше ненавидеть

Чем каменным забытым изваяньем,

Ни мира, ни себя не видеть,

И некуда идти с усталым покаяньем.

Уж лучше в кровь избитым быть

Уж лучше стать подстреленною ланью,

Чем медленно себя убить

Холодной и никчемной дланью

Слепого древа равнодушья,

Отторгнув миг признанья,

Боюсь отведать горсть бездушья,

Утратив к жизни вкус и состраданье.

Я проснулась в испуге. Диком и неосознанном. Я, как вспугнутая сойка, беспорядочно оглядывалась по сторонам, в поисках чего – то опасного, непривычного, сулящего неприятности насиженному гнезду.

Все было в порядке, вещи оставались на своих местах. Я лежала поверх одеяла во вчерашней одежде, уткнувшись ухом в севший мобильник.

Мое состояние меня удивило. Я пребывала в каком-то диком раздражении, столь нетипичном для меня. Все: лучи солнца, далекие звуки кухни, тихое жужжание телевизора, вызывало во мне неконтролируемую яростную дрожь, будто я злилась непонятно на кого.

Я надела на себя единственное бывшее в моем арсенале платье, густо синего цвета. Не из желания быть привлекательной, а будто готовясь к неравному, смертельному бою. Словно пышные фалды подола помогут мне кого-нибудь убить, а низкое декольте, заставит умолкнуть, остолбенеть на веки всех врагов. Только кто мои враги? Кто вызывает такое жуткое остервенение, я не знала. Сейчас, для меня было самым важным, что я проснулась, так и не побывав в образе зверя.

Все утро я шипела как змея на малейшее, даже самое дружелюбное обращение ко мне. Аппетит пропал, завтрак показался невкусным, кофе обжигающей горечью оцарапало горло.

Мыслей в голове не было, мой мозг напоминал огненный шар, в котором кипела и варилась масса из гнева, злобы и агрессии, грозя взорваться в любой момент.

Когда я вышла из кухни, состояние зверского раздражения так и не покинуло меня.

И тут мне под ноги попался Альби. Это мяукающее непотребство с визгом восторга бросилось ко мне, явно мечтая разорвать мне колготки и оставить на подоле ворох белой шерсти.

Плохая идея, Альбатрос.

Тело отреагировало моментально, секунда и котяра с воплем ужаса впечатался в стену, свалив в полете цветочный горшок. Грохот стоял оглушительный.

– Эшли, ты, что обалдела? – выкрикнула, подбежавшая Мари.

Меня охватило чувство странного удовлетворения. Я ничуть не сожалела о случившемся. Со сладкой улыбкой на губах, я практически промурлыкала:

– Все в порядке, мама. Наша кися просто решила полетать. Довольно нестандартное решение, интересно у котов бывает шизофрения? Может Альби считает себя птичкой? – мои глаза сузились, и я пристально посмотрела на ошалевшего кота – Может, стоит ему сделать лоботомию пока не поздно.

Инетересно бывают коты вундеркинды, по моему, Альби знал значение слова лоботомия. Он издал рык раннего орла и дал деру под диван. Что-то такое в моем лице котяру напугало, и он даже не помышлял о мести. Я, поспешно, не поднимая глаз на Мари, помчалась в прихожую к зеркалу. Да, нет вроде все в порядке. Царапины на шее и на руках, оставленные ночью бесследно исчезли. Только мои губы странно кривились в каком-то почти зверином оскале. Я шумно сглотнула.

«Успокойся, Эшли. Соберись. Возьми себя в руки. Альби, конечно, получил по заслугам, но он должен стать последней на сегодня жертвой. Соберись. Не дай взять над собой верх».

Все еще ворча, Мари прибирала осколки горшка с пола.

– Мам, давай помогу. Прости. Этот кот просто достал, у меня экзамен, и нет времени переодеваться – покаянно лепетала я.

– Ага, бушующая валькирия. Поможет она мне. Иди ты в школу, опоздаешь. Твой принц на белом коне уже явился. Вон в окне машину вижу. Лучше бы ты так убирала, как мусоришь. Иди уже – недовольно проворчала Мари.

После ее слов в голове что-то стрельнуло. Будто шар горячего газа взорвался. Новая волна раздражения неровными помехами прошла по всему телу. Я без слов, подхватив за руку Кики, ретировалась на улицу, боясь нарваться на ссору. Я не в том сейчас состоянии, чтобы спорить с матерью. Могу наговорить лишнего, а потом горько сожалеть.

Кел подбежал, когда я находилась во второй попытке упасть, узкие лодочки оказались неудобными для ног, привыкших к кроссовкам.

– Эш, ну, что ты за неваляшка? – сказал он вместо приветствия. Я недовольно сопела, скорее из вредности, чем от обиды. Руки Кела на моей талии, запах его кожи волновали кровь, и приятное тепло разливалось по всему телу. Не хотелось двигаться. Зачем куда-то идти, если так хорошо?

Кел

Синее платье. Она хоть соображает, как соблазнительно выглядит? В таком виде в школу выпускать ее страшно, уведут, ей Богу уведут. Я поймал прядь ее кудрявых волос. Ощущение шелка приятно щекотало кожу. Наверно, надо идти, двигаться. Но так не хочется. Кики где-то на заднем плане переминалась с ноги на ногу. В окно наверняка смотрят родители. Только вот как заставить себя отпустить ее?