Оборотень
Шрифт:
Инга показала ему на дверь ванной и села в кресло. Она чувствовала себя ничтожеством, запоровшим все на свете.
Валера закрылся. Через полминуты послушался шум воды, а ещё через несколько секунд сквозь стену выскочила ошарашенная Ольга.
— Мать честная! Оборотень!
Почти одновременно в ванной коротко вскрикнул Валера:
— Ё-моё, призрак!
— А вам-то чего его бояться? — Инга вздохнула.
— Да я не боюсь. Просто неожиданно — я в ванную зашла, а там мужик голый! Оборотень!
—
— Ну, я-то женщина.
— Ольга, у вас есть какие-то представления о частном пространстве, о личной жизни? Вы что, в коммуналке детство провели?
— В детдоме, а что?
— Ничего, — Инга снова вздохнула. — Являйтесь, пожалуйста, в подъезд. Вы же можете? Так вы никого не поставите в неловкое положение.
— Ага, кроме бабки, которая погулять выползет и инфаркт схватит.
— Этот подъезд весь снят под офисы. Не волнуйтесь.
— Так мне что, разъявиться?
— Да оставайтесь, раз уж… Эх, что бы вам часом раньше не прийти.
— Ну извини! — Ольга надулась. — Ты вроде Ярику звонила?
— С ним все в порядке?
— Да, он просто телефон в немой режим поставил и заснул.
— Им Валя интересовалась.
— Да он позвонит, все хорошо. А что у тебя оборотень делает?
— Он клиент, — сказала Инга. — Впрочем, наверное, уже нет.
— Слушай, ты это, Сильвестра ещё не принимала? Он же на раз оборотня унюхает.
— Я уже знаю, — Инга тяжело вздохнула. — Как вы вообще догадались, что он оборотень? Вам… очевидны такие вещи?
— Шутишь, он же волчью тень отбрасывает. Вам, живым, такие штуки не видны, а нам — с полпинка. Инга, отвадь его как-нибудь. Сильвестр учует — беда будет.
— Уже учуял… — стоп, а если…? — Ольга, а как вообще охотники относятся к вервольфам?
— Ну, в целом нормально. Вервольфы — народ тихий, мирный. Есть, конечно, упоротые, но их обычно сами волки и укорачивают. Хотя и среди охотников упоротые попадаются. Знаешь, такие, которым что мирный волк, что немирный…
— А Ярослав? Он…
— Что ты! Он нормальный! Строго по кодексу живет, шаг вправо-шаг влево…
Да уж…
— Если я познакомлю своего клиента с вашим сыном — они… найдут общий язык?
— Если твой клиент не зарезал никого. А тебе зачем?
— Мое слабое знакомство с миром сверхъестественного привело к тому, что я подставила человека, — Инге хотелось исчезнуть, вот не то чтобы умереть — а просто нигде и никогда не быть. Ничтожество, корявая дурища, ни на что не способная…
«Заткнитесь, папаша. Закройте уже свой рот».
— В общем, мне нужна консультация вашего сына, и как можно скорее.
— Щас, — Ольга исчезла, через секунду появилась снова. — В «Двух гусях» он, пиво пьет с одним мужиком…
Ярослава кольнула совесть — он ещё утром увидел, что она звонила, но как-то протупил с ответным звонком. Валя не звонила, она знала, что телефон погиб. И он не знал, стоит ли звонить ей. Инга — хранитель договора, ей в любом случае стоит…
— Да, Инга Александровна?
— Ярослав, мне страшно неловко, но… мне и моему клиенту требуется консультация… по вашей части.
— Я подскочу.
— Нет, что вы, я сама…
— Да расслабьтесь, — Ярослав понимал, что неважно подбирает выражения, но ему было уже немножко все равно. — Уже иду.
Он поблагодарил тезку, сделал декоративную попытку расплатиться, и, отдав долг приличиям, распрощался. Офис Инги в каких-то четырех кварталах отсюда, тело надо разрабатывать, а деньги — экономить, так что идем пешком…
…В клиентском кресле у Инги, понуро опустив плечи, тонул парняга, в котором Ярослав признал бы оборотня, даже если бы мать не рассказала все по дороге. Нет, бывает, конечно, что и оборотня с первого взгляда не распознаешь… и со второго, и с третьего… Тут как с евреями — одни выглядят побелокурей всех бестий, а другие как с нацистской карикатуры сошли. Ну, вот и оборотни тоже. Во всяком случае, этот.
— Ну, что у нас плохого? — спросил Ярослав, усевшись на стол.
Ярослав пришел слегка навеселе. Нельзя сказать, что пьяный — но и трезвым уже не назвать. Вот эта вот преувеличенная точность движений и тщательность артикуляции — Инга узнавала её. И боялась её. Именно так говорил и двигался отец, когда «поддавал».
Нет, пьяный он не бил ни Ингу, ни Зою, ни маму. Даже не ругался. Напротив — становился добрей, шутил и извинялся за свои прежние грехи, и порой у мамы в сердцах вырывалось: да хоть бы он не просыхал! Но Инге этого совсем не хотелось — даже не потому что тогда он спился бы и умер больным. Просто эта алкогольная доброта была фальшивой, как у старика Мармеладова, которого ещё с курса школьной литературы хотелось взять и… Впрочем, к чёрту. Уж в этом-то Ярослав на отца никак не походил.
Выслушав историю Инги и оборотня до конца, он попытался потереть лоб, наткнулся на больное место, отдернул руку и, морщась уцелевшими частями лица, страдальчески проговорил:
— Инга Александровна, вот вы мне скажите как специалист, как психотерапевт скажите мне… Вы можете хоть что-нибудь не испортить?!
Инга почувствовала холод на скулах и на кончике носа. Холод разливался по всему лицу, и она понимала, что бледнеет сейчас, бледнеет быстро и страшно, и что если она немедленно не сделает с собой что-нибудь, она или разрыдается, как дитя, или ударит Ярослава первым же, что подвернется под руку.