Оборотень

Приходько Олег Игоревич

Охранник подошел вплотную.

— Ты че, заснул, что ли? — недовольно буркнул он. Старлей старательно делал вид, что не может застегнуть пуговицу…

Когда Рыбаков вновь вошел в сторожку, Круглов с Баксом молча гоняли чаи. Опер вернулся на свое место, снял куртку, положил ее рядом.

— Так чего ты там свистел насчет пионеров с Сименонами? — спросил Бакс.

— По поводу их я уже все сказал.

— Харе горбатого лепить, волчара! — рявкнул Круглов. — Не то я тебя сейчас положу, как следака вашего в подъезде!

— Что же ты меня раньше

не положил, Сева, а сюда вызвал? — спокойно проговорил Рыбаков. — Я не полковник юстиции, меня можно было ножиком чикнуть, как Опанаса, или троллейбусом переехать. Послал бы своих головорезов, они бы меня на помойке порешили. Молчишь?.. А не сделали вы этого, потому что бздите, как б… на исповеди! А следака вы не положили, а рассмешили.

Бакс, сидевший сбоку, резко выбросил руку, но Рыбаков был наготове и успел отклониться.

— Кончай его, — негромко произнес Круглов.

— Сядь! — оттолкнул Бакса опер. — Я Кныху своего человечка назвать хочу.

Рука Бакса застыла в воздухе, Круглов не донес кусочек сахара до чашки.

— Кого-о?.. — охнул гэбэшник.

— Кого — узнает Кных.

— Ой, не могу! Ой, держите меня! — заржал Круглов. — Нет, ты и в самом деле дурак, парень! У нас в компьютере все ваши постовые числятся, которые склады с детскими подгузниками охраняют. Не говоря о тех, кто штаны протирает на Петровке или под рестораном дежурит, вроде тебя. А ты хочешь, чтобы я тебе поверил, будто Кных к себе мента подпустил?.. Кончай его, Бакс, не будет разговора!

Рыбаков дотянулся до его чашки. Что-то булькнуло, звякнуло о донышко.

— Ты что? — опешил Круглов. — Нервы, парень, лечить надо.

— Нервов у меня нет, Круглов. Запомни это раз и навсегда. Это кольцо. А «лимонка» — вот она, — Рыбаков поднял руку, которая прижимала к гранате скобу, и, не давая опомниться, приказал: — Рацию и оружие — на стол!

Граната после тщательного «шмона» и проверки на металл произвела эффект не меньший, чем если бы она взорвалась. Круглов выложил «кенвуд», достал из ящика стола «мини-узи»; Бакс положил на стол «ТТ» и «Макаров» Рыбакова.

— Руки! В угол! Быстро! — скомандовал опер.

Когда Круглов с Баксом подчинились, он рассовал пистолеты по карманам, забрал удостоверение. Вооружившись автоматом, старлей придвинул рацию к себе поближе и сел.

— Разговор у нас будет, Круглов, — сказал он, — деловой и короткий: не дольше, чем сможет удержать скобу моя рука. Располагайтесь там же, где стоите.

Круглов, а затем и Бакс опустились на край лавки.

— Так вот, жертвы аборта. Я знаю больше, чем знают в МУРе и всех прокуратурах, вместе взятых. Про то, как вы грабанули машину с компьютерами, которую подставил новоиспеченный владелец фирмы Юшков; про то, как взяли деньги на Волхонке. Знаю, чем твоя сестренка грешна, Татьяна свет Валентиновна…

— При чем тут… — начал Круглов.

— Не перебивай. Потом выскажешься. Небось думаешь, все это мне от Опанаса известно? Я ведь знаю и о том, как вы в «БМВ» Рачка в Староникольскую катали. И как

вывалили на Пресне с простреленной башкой собровцам в подарок. Только не рассчитали чуток, верно? Хреновые у вас стрелки, Круглов… Бандиты переглянулись. Рыбакову показалось, что Бакс едва заметно прищурился. Все это произошло в долю секунды, оба тут же потупились, но это мимолетное, почти неуловимое оживление в глазах (хотя, казалось бы, что особенного — ну, плохо стреляли…) не могло укрыться от хваткого опера.

— В Рачка в упор стреляли — не добили, а Калитина в жопу ранили. А?..

Рыбаков говорил все, что считал нужным, уверенно и быстро, но еще быстрее мелькали мысли: «А ведь Грач по описаниям был верзилой… Опанаса же, судя по удару снизу, бил ножом человек низкорослый, но очень сильный…»

— Откуда мне все это известно, Круглов? — продолжал опер. — Я ведь на Никитской стоял, а когда в Староникольскую приехал, Опанаса уже не было в живых?

«Думай, думай! — пульсировало в мозгу. — Он сказал: „Я тебя положу, как следака вашего в подъезде“. А зачем? О покушении на Калитина написали газеты, об этом Шелехов на оперативке говорил: все знают, что Калитин легко ранен в бедро…»

— Не бери на понт, — выдохнул Круглов и сплюнул на пол. — Думаешь, не знаем, что ты у Рачка побывал в больничке?

— А-а, ну, извини. Тебя, видно, в «девятке» думать не учили. Тебя учили сторожить. Днем — ресторан, вечером — депутатов. Потому что если бы ты умел думать, то понял бы: тот, кто вам мой телефончик передал, наверняка бы сообщил, если бы мне Рачок о чем-нибудь проговорился.

Рыбаков чуть опустил руку, сжимавшую гранату, поддержал запястье левой. Пальцы его побелели, на лбу выступили капли пота.

«Думай, старлей!.. Ты сказал: „Следака вы не положили“, и Бакс тут же попытался тебя ударить. Замах был такой, что чуть замешкайся — и не встал бы. Почему, почему у них это больное место?..»

— Вставь чеку, Рыбаков, — попросил Круглов. — Чего ты боишься, у тебя ведь «узи» есть?

— Боюсь, заклинит, так же как у вас «ТТ».

— Чего ты хочешь?

— Встречи с Кныхом. С глазу на глаз.

— Посчитаться за то, что он Опанаса пырнул? Он тебе кто, друг?

Опер решил потянуть время и для этого зажал между коленями руку с гранатой, чтобы отвлечь на нее внимание бандитов.

«Он сказал: „Пырнул“?!. Да, так и сказал. Не „приказал пырнуть“, а „пырнул“… Кных — метр шестьдесят восемь с кепкой… коренастый и сильный… значит, он посчитался с Опанасом лично?..»

— Ладно, Круглов. Будем считать, что мне про все это бабка нашептала. Другой у меня к нему интерес… Слушай и не перебивай, а то у меня рука затекла… Рачок с Кныхом Опанаса замочили — хрен с ним, собаке собачья смерть. Но они забрали часть денег, которые Опанас унес тогда с Волхонки. Перельману же сказали, что Опанас их с собой в могилу забрал. А чтобы Рачок не проболтался, Кных его во время облавы подстрелил… Я вас всех в гробу видел, в белых тапочках! В тех баксах моя доля есть, понял?