Оборотень
Шрифт:
Тренер «моржей» к неудовольствию толпы крепко взял его за руку и выдернул из воды.
— Сколько ты выпил, придурок? — спросил спортсмен. Какой-то сердобольный «морж» не пожалел своего махрового полотенца, кто-то снова протянул стакан. В нем оказался спирт. Впрочем, если бы Андрею поднесли бензин или цианистый калий, он бы выпил, не почувствовав разницы.
Но если бы сейчас он, подобно Родиону Раскольникову, встал на колени и сказал: «Простите меня, люди, я — преступник, я убил человека!», то люди весело бы простили его. Точно так же, как если бы он попросил у них защиты, они бы ему поаплодировали,
Только сейчас он понял цену обществу, в котором человек всегда одинок.
Домой он вернулся затемно. Пассажиры трамвая бросали удивленные взгляды на его смерзшиеся волосы. Ледяные глаза не интересовали ровным счетом никого.
Меньше всего он думал сейчас о той, кого убивал пять лет назад.
Как ни странно, наутро Симоненко не заболел. Голова была ясной, ощущение холода прошло, ощущение страха перед неотвратимостью смерти — тоже.
Он не хотел быть убитым исподтишка, не хотел, чтобы его, беспомощного, прикованного наручником, раздавил поезд. Такая смерть не сулила искупления. Он хотел лицом к лицу встретиться со своим убийцей и напоследок успеть заглянуть в его глаза.
Сейчас он еще почти ничего не знал о своей будущей картине. Одно ему было известно доподлинно: центральной фигурой будет девушка с этой фотографии. Картина даст убийце понять: он ничего не забыл, он кается, но не просит пощады. Это будет картина-вызов, вызов на дуэль.
Он запросит за нее такие деньги, какие в переходах не платят — это привлечет внимание. И если убийца окажется в толпе, он не пройдет мимо и дрогнет. Или, может быть, дрогнет его рука. В любом случае, автор полотна лишит убийцу удовольствия видеть свою жертву испуганной и растерянной.
Симоненко нашел складскую начальницу, отдал ей последние деньги и уединился в импровизированной мастерской, чтобы написать свою лучшую картину. Она не могла не стать лучшей: как бы ни распорядилась судьба — другой уже никогда не будет.
29
Во время встречи в кафе Акинфиев Зуброву не понравился. Странное дело: в сущности, старик перепоручил своему неопытному коллеге руководство следственной бригадой. А как он разговаривал! Словно наивный мальчик, сомневаясь и спрашивая совета. Зубров уже успел узнать тертого калача, его железную хватку, скрупулезность действий и обдуманность слов, умение просчитывать на несколько ходов вперед. Все, что Акинфиев говорил, нужно было держать в голове, перемножив как минимум на два. Но главное, Зуброва насторожил цвет лица старого следователя. За полтора часа, что они просидели в кафе, он менялся многократно: от бледно-желтого — к салатовому, и наоборот. Даже выпитые полбутылки «Метаксы» не прибавили впалым щекам румянца. А потом — глаза… Их то и дело заволакивала мутная пелена.
Старик был плох.
Зубров взял бразды правления в свои руки. Версия Акинфиева сомнений не вызывала: Кныхарев убирал свидетелей; всех их объединяла дата 16 мая 1991 года, когда они получили повестки в армию. Версию безоговорочно приняли и Шелехов с Демидовым. В глазах начупра читалось одобрение. Дабы не выглядеть прохвостом, подсиживающим больного старика, Зубров не преминул напомнить, что весь план следственных
Через Главную военную прокуратуру запросили справку о наборе 16 мая 1991 года: кто, откуда призван, куда отправлен, номера воинских частей, даты отправки эшелонов, общая численность призывников, характер набора.
Следователю Кирееву и стажеру Диме Теплинскому было поручено проанализировать данные компьютерного центра МВД об убийствах за период с августа 1996 года.
Первые результаты не замедлили сказаться. Убитых в возрасте от двадцати трех до двадцати шести лет оказалось пятьдесят шесть. Из них при невыясненных обстоятельствах — четырнадцать. Из четырнадцати Зубров отобрал одно, ориентируясь на дату призыва: в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря товарный состав налетел на автомобиль марки «Москвич», в котором находился прапорщик Битюков Борис Петрович, 1972 года рождения.
Не теряя времени, Зубров направил Киреева в УВД железнодорожного транспорта выяснять подробности этого происшествия.
— Вставайте, одевайтесь.
Сухонький врачишко, похожий на удивленную птицу, отошел к раковине за ширмой. Раз и навсегда данное природой выражение лица его, похоже, не менялось ни при каких обстоятельствах. К тому же глаза закрывали массивные очки с тонированными стеклами. Казалось, эти окуляры тяготили их хозяина, заставляя оттягивать назад плечи, как канатоходца, чтобы не упасть. Высокий крутой лоб эскулапа пересекала глубокая и очень «интеллигентная» морщина.
Акинфиев лениво встал, заправил в штаны клетчатую байковую рубаху. Шум льющейся воды прекратился.
— Когда вы ели в последний раз? — справился врачишко, вернувшись за стол.
— Первого. В кафе.
— А потом?
— Потом… выдавил все обратно, — ответил Акинфиев с брезгливой миной.
— Примеси крови в выделениях не замечали?
— Не замечал.
Врачишко согнулся над своими бумагами и утратил, казалось, всякий интерес к пациенту.
«Вот так я пишу протоколы, — словно посмотрел на себя со стороны Акинфиев. — И впрямь коллега. Тоже ищет причину и следствие, тоже готовит документы и выдает обвинительные заключения».
— Давно у вас боли? — спросил доктор, не поднимая очков.
— Не очень. Примерно с ноября. А что?
— А то, любезный, что я направляю вас на обследование в онкоцентр. Диагноза при этом не ставлю, однако береженого Бог бережет.
— Куда вы меня?.. — безразлично поинтересовался Акинфиев.
— В онкологический институт Герцена. Там вас детально обследуют и решат, что с вами делать дальше. Надеюсь, все обойдется.
— У меня уже ничего не болит! — заверил Акинфиев. — Не надо меня в онкологию.
Очки наконец поднялись. Наверное, из-за туманных линз на больного смотрели удивленные глаза.
— Ignoti nulla curatio morbi. Неизвестную болезнь лечить невозможно. Установить же ее иногда помогают очень неяркие симптомы: повышенная утомляемость, сонливость, снижение интереса к окружающему, равнодушие к тому, что раньше увлекало, снижение работоспособности. А боли… Боли — что ж, их может не быть вовсе. Будьте молодцом, вы еще повоюете. Конечно, режим, диета, спиртное исключается категорически.