Оборотень
Шрифт:
История, о которой он предпочел бы забыть. История, из-за которой он будет до конца жизни испытывать мучительный стыд. Не стоит вымещать на ближайшем клокочущий внутри гнев из-за собственных ошибок.
Нет, она сейчас успокоится. Сейчас. Она тоже устала. Сейчас она заснет. Севэриан перевернулся на спину и уставился в потолок. Он вспомнил о том, как первое время то же самое думал о ребенке брата, как этот младенец орал днями и ночами, когда он гостил в этом доме. И то странное ощущение почти невесомого тельца в ладонях, когда измученный Дагмир, его сонная жена и не менее измученная нянька передали ему на пару часов ребенка. Дни, когда он видел своего племянника можно было пересчитать по пальцам. Севэриан редко задерживался подолгу на одном месте. Они не были с племянником ни друзьями, ни даже любящими родственниками, хотя мальчишка и носил такое же имя, как и у него. Как и все старшие наследники семьи. Но ему было два года. О каких дружеских отношениях может идти речь. Севэриан младший еще даже говорит с трудом. И все же, он помнил, как укачивал его в ту ночь. Было холодно, за окном ныла метель, и он думал о том, что пожалуй любит своего племянника. Как любил бы своего сына, которому вряд ли теперь суждено родиться.
Наконец, действительно стало тихо. Он слышал, как вдали скрипит снег под чьими-то сапогами. Тихо ржали в конюшне лошади. Его веки медленно закрывались и уже неудержимо влекло в сон. Завтра. Все завтра. Завтра он соберет вещи, и они отправятся в Верхест, а дальше купят билеты на паром, который следует до столицы. И остается лишь надеяться, что Риан убедит герцога вер Наррана помочь им. В крайнем случае действительно придется воровать. Но это уже потом. Все потом.
Севэриан почти спал и думал только о том, почему все эти маги задают такие непреодолимые задания. Маги… старые, безжизненные, выжженные дотла собственной силой. Неужели мощь, которой они обладают, так сильно сказывается на их рассудке.
Перед внутренним взглядом проскальзывали то картины из прежней жизни, далекого детства, когда они с младшим братом в одну из ночей залегли у городского рва, смотреть, как из грязной жижи вылезают мертвяки. Кто их на такую глупость подбил, и с чего они решили, что там кто-то водится, Севэриан не помнил, зато отлично помнил, как с мертвенно-бледным, перекошенным лицом орал на них отец. Позже выяснилось, что мертвяков во рву не было, спасибо жадным до подопытного материала некромантам, но другой нечисти было предостаточно. Перед глазами мелькало то обучение воинскому искусству, сменяющееся бесконечной вереницей балов, то испуганное, полное отвращения лицо Лилиан… Тонкие шевелящиеся жвала, растущие прямо изо рта, глаза-зеркала, без души — слепое серебряное стекло. Мы с тобой совершенны, мой друг. Мы с тобой сссовершенны…
Он резко открыл глаза, просыпаясь. Сон оставил тяжелое, душное ощущение, снова заболела голова. Уже не только виски, будто тяжелыми ударами молота застучало в затылок, сдавило веки. Ему захотелось выйти на улицу и прижать к пылающему лицу такой желанный, благословенный холодный снег. И ему бы стало легче. Ему стало легче от одной этой мысли. Но тут снова раздался уже почти не сдерживаемый, жизнерадостный смех. Убью, с отрешенным спокойствием подумал он.
Севэриан встал, бесшумно вышел из комнаты и приоткрыл дверь в комнату Йин. Он сгреб одеяло, в котором она находилась и с наслаждением начал трясти этот сверток.
— Ну. Что?? Ты. Опять?
— Спи. — угрюмо прорычал он. Сейчас он мечтал даже не об избавлении от проклятья, а только о самой обычной, такой прекрасной тишине. Почему он раньше не замечал, как это чудесно, когда все рядом молчат. О чем он думал раньше? Его пугает одиночество? Нет, он мечтает об одиночестве. — Спи!
Севэриан прекратил трясти ее только тогда, когда обнаружил, что подобранная сиротка замолчала и как-то задумчиво на него смотрит. Он почувствовал, что злость наконец отступила, сменившись непреодолимой усталостью. И, пожалуй, сожалением. Не стоило так резко. Йин не настолько раздражала его, чтобы заставлять ее себя ненавидеть.
— Какие большие у тебя клыки, Сев. И морда такая перекошенная. — задумчивым, каким-то отстраненным голосом сказала она. А потом снова захихикала.
— Ну хоть заткнись. — с досадой попросил он, обзывая себя идиотом за то, что вообще чувствовал раскаяние. Хоть бы хны, ничем не проймешь. Риан прав. Тысячу раз прав. Наследник рода вышел из комнаты, порылся по ящикам, перебирая старые вещи отца и наконец нашел то, что искал. Ушные затычки оказались самым потрясающим изобретением человечества. Жажда убийства пропала вместе с окружающими звуками. Севэриан устало откинулся на подушки, ожидая, что вот-вот сквозь затычки пробьется проклятый смех. Но было тихо. Он посмотрел на свои когтистые мохнатые лапы и подумал, что ему плевать. Главное, тихо.
* * *
Мы танцуем маленькими шажками нашу ненависть и нашу любовь, думала герцогиня, смотря в окно. Там шел снег, он выглядел ледяным и стылым, и даже его вид, как он медленно кружится, выстужая все вокруг, немного охлаждал ее воспаленное сознание. Окно открыть ей не позволил семейный врач. Герцогиня Эверская была единственным, очень болезненным ребенком в семье, и даже сейчас все родственники опасались за ее самочувствие. Или за то, что она так и не составила завещания, прямых наследников не было, а следовательно по мудрому указу короля, майорат и все его богатства перейдут в казну. Троюродные дядюшки и тетушки, сводные сестры и племянники останутся ни с чем. Со дня отхода отца в мир иной, это все, что лучше телохранителей спасало ее от выражения любви родственников в виде наемных убийц. Теперь они ограничивались цветами и вопросами о самочувствии.
Севэриан был не таким. Его никогда не интересовало ее богатство, он вообще откровенно равнодушно относился к деньгам, он ненавидел пустые светские разговоры и сплетни. Он ловко уходил от всех глупых интрижек, которые ему навязывали светские дамы, был подтянут, напоминал грациозного ловкого хищника и все награды в боях на мечах принадлежали ему. Его род славился героическими деяниями, и он сам казался достославным рыцарем из легенд, которые так редко встречались в жизни, но были такими прекрасными и мудрыми, благонравными и мужественными на страницах книг. Возможно, это было предопределено ей влюбиться в него. Возможно, она родилась только для того, чтобы увидеть взгляд его светлых глаз.
Все наши поступки, все, что мы решаем делать или не делать, это наш путь который мы должны пройти. До конца. — думала герцогиня. — Раз выбрав, мы уже не можем отступиться, словно кто-то свыше ненавязчиво дергает за ниточки или осторожно подталкивает в спину. Судьба. Или скорее рок. Мы думаем, что сами решаем за себя, какой путь выбрать, но часто бывает так, что все наши решения уже предопределены.
Она долгие годы пыталась избавиться от этой зависимости, привязанности к Севэриану, которая как гнилое болото затягивала ее, лишала воли и рассудка. Севэриан не замечал ее, он жил только для себя, наездами появляясь в родном доме и снова исчезая. Он не желал впускать ее в свою жизнь. И был недостижим. Даже на расстоянии вытянутой руки он был не ближе для нее, чем мертвенно светящая в окно луна. Но любовь так и не смогла смениться ненавистью, хотя видят светлые боги, у нее было достаточно причин. Чувства так и оставались, вечные, несокрушимые как нетленная скала-игла южных архарров, загадка для всех ученых. Падут королевства, падут города, а она так и будет глупо стоять. Герцогиня в те времена ненавидела вечность. Вечность страданий, что ей предстоит.
И вот Севэриан вернулся. Она немало заплатила слугам в его доме, чтобы они постоянно сообщали ей все новости о нем. И они поведали ей. Он усталый, раздавленный, сломленный. Из отчаяния приютивший какую-то мелкую бродяжку, которая единственная не боится вида его лица. Это был ее шанс. Лилиан не боялась. Она готова была на все. Она любила его…
Герцогиня готова была вытерпеть что угодно. Но кот?? Великие боги, кот??? Да как он вообще умудрился??? Она могла понять шрамы, могла понять даже если бы его лицо сильно изменилось… но шерсть?? Густая шерсть, кошачий нос?? Герцогиня Эверская судорожно сжала виски, почувствовав, что сознание снова уплывает от нее. Это больше походило на сумасшествие. Кот… ее Севэриан, тот, кого она ждала и любила, — мерзкая блохастая зверюга. Как это вообще могло случиться?? К такому она была не готова. Все что угодно, только не это.