Обратная сторона войны
Шрифт:
Пришлось нам грязь и кровь мешать замызганной кирзою,
Пришлось кому-то умирать, чтоб всех прикрыть собою,
И, когда кто-то из боев назад не возвращались,
Друг перед другом никогда мы плакать не стеснялись.
(Иван Майборода)
Абхазия. Миротворчество
(очередь вторая)
Военный язык. или пир горой
Я никогда не был в Абхазии. Кто-то из наших ездил туда отдыхать, потом кто-то снимать войну. Все мимо меня. Но вот однажды
– Сладков, иди оформляй командировку.
– Таджикистан?
– Абхазия. Наши туда миротворцев вводить будут. Езжай – встречай.
Я, Рыбаков и Кукушкин. Внуково. На рейс опоздали. Вернее, чуть не опоздали. Багаж не сдали; пока бежали к трапу, рассыпалась сумка с кассетами. Когда оказались в салоне, у каждого язык был на плече. Небольшое ерзанье, чуткий сон и объявление:
– Самолет готовится совершить посадку в аэропорту «Адлер», пристегните привязные ремни!
Из раскрытой двери дунуло, как из печки. Жара. Пальмы. Вот это да! Они даже в Душанбе не растут. Дальше таксисты, переговоры. Нас довозят до пограничной реки Псоу. Через мост со всем скарбом пешком. Там свои таксисты, абхазские. Едем по щербатой дороге мимо разбитых мостов, объезжая воронки от снарядов и даже бомб. Два года здесь шла битва. Грузины пытались унять Абхазию. Мол, не уходи, останься с нами. Впрочем, вместо уговоров они подняли два боевых вертолета и вдарили по пляжам ракетами. Кому такое понравится? Вот и началась здесь война.
Горный серпантин перед Сухумом, или «тещин язык», как его называют абхазы, никак не заканчивался. От крутых поворотов уже начинало мутить. А потом появился город. Тоже частью разрушенный.
– Вам куда конкретно?
– Санаторий Московского военного округа.
– А, МВО… Вот, пожалуйста.
Такси уезжает, мы остаемся в темноте перед большими воротами, за железными прутьями которых виднеется часовой. В каске и с автоматом. Его угрюмое лицо говорит о нежелании с нами общаться. А мы вынуждены.
– Как нам попасть в штаб?
– Нельзя.
– Нам в пресс-центр группировки надо.
– Нельзя.
Я обращался к нему, как гражданский. Вежливо, мило, интеллигентно.
Это ошибка. «Error! Error!» Не надо было так делать. Объясню. Военные, как правило, понимают только военный язык. А он, как это вам помягче сказать… Несколько отличается от обычного. Помню, мы с моим бывшим сержантом, Серегой Суховеенко, с которым в училище вместе учились, как-то подъехали к КПП Звездного городка. Я был за рулем. Надо было проникнуть внутрь.
– Двигай к воротам!
– Серег, там наряд, не пустят.
– Давай-давай.
Мы еще не подъехали к воротам, а Сухой, высунувшись по пояс из окна моего «Дефендера» и выкатив глаза, уже орал на солдата:
– Что смотришь на меня!!! Отворяй!!!
Боец, не мигая, словно заколдованный, смотрел на нас и не двигался.
– Отворяй, кому говорю! Надо!!!
Тот сорвался с места и загремел засовом. Мы заехали в Звездный без всяких заявок и пропусков. Язык надо знать. Военный.
Здесь, в Сухуме, орать я не стал. Я подошел вплотную к воротам, зверски уставился на часового и, выдвинув челюсть, прошипел, как удав:
– Солдат…
Знаете, сработало. Через пять минут к нам уже вышли двое взрослых мужчин в трениках и выцветших майках. И даже представились.
– Начальник пресс-центра полковник Герасимов.
– Офицер Управления информации Минобороны России полковник Лучанинов.
А продолжили весьма неожиданно:
– Водка есть?
– Есть… «Асланов»… Три бутылки… А закуска?
– О! Этого у нас море! Сейчас устроим! Пир горой!
Через секунду мы уже шагали в штаб. Он располагался в одном из жилых корпусов санатория. Нас поселили рядом с пресс-центром. Потом мы собрались у наших новых знакомых. На столе, сверкая, высились три литровые бутылки водки. Лучанинов долго хлопал дверцами шкафов и тумбочек, рылся в своем чемодане и, наконец, воскликнул:
– Есть!!!
В руках он держал консервную банку килек в томатном соусе. Я насторожился:
– Что это?
– Закуска!!! Давай разливай!
Вот тебе и «пир горой».
Миротворец на посту у реки Ингури. Дальше Грузия
Пул
Встретившие нас офицеры оказались персонажами замечательными. Они сразу, как бы это точнее сказать… Они подпустили к себе. И не в водке дело. Не было между нами вуали секретности, официальщины.
Александр Лучанинов – седой полковник лет сорока. Афганистан, Таджикистан, вот теперь Абхазия. Высокий, стройный, голова круглая, нос прямой.
Голос его, мягкий баритон, в любых сложных ситуациях неизменно меня успокаивал.
Лучанинов, или Луча, как мы прозвали его между собой, никогда не кричал. И никогда не терял присутствия духа.
Второй полковник – Виталий Герасимов. Невысокого роста, тоже лет сорок. Бывший танкист. Лицо чуть с прожилками. Голова слегка вытянута, волосы седые и вьющиеся. Отличительная черта? Никогда не унывающий человек. У него всегда хорошее настроение. Он тонок в формулировках, ироничен, всегда галантен и внимателен к окружающим. Утром Герасимов подвел нас к группе стоящих у штаба журналистов и определил план работы.
– Едем встречать войска. Вот, знакомьтесь, ваши коллеги.
Я поочередно пожал каждому руки.
– Сладков, РТР.
– «Красная звезда», Сергей Прокопенко (худощавый, белая кожа, черные волосы и такие черные пышные усы, ослепительно белая рубашка, белые парусиновые брюки и белые туфли).
– Сергей Каразий, «Рейтер», оператор (невысокий, худой, с узким лицом и длинными прямыми редкими волосами).
– Алекс Власов, тоже «Рейтер». Только Сергей – оператор, я – фотограф. Он из киевского бюро, я из Франции (небольшого роста, коренастый, весьма похож на актера Ван Дамма, только волосы черные, только тот слащавый, а этот внешностью чуть грубоват).