Обратная сторона войны

Сладков Александр Валерьевич

Недавно мы были в гостях на заставе Бусурина. Впечатление? Я ж говорю – «каменный мешок». Как можно вот так жить, вдали ото всех, без надежды на помощь в случае чего, да еще границу охранять? Хотя… Здесь все заставы так существуют.

С «Бага» в Московский мы возвращались вечером в кузове одинокого грузовика. На каких-то шмотках, увязанных в плащ-палатки. Только выехали с территории, все наши попутчики развернулись и легли к левому борту, лицом к афганской границе, передернули затворы, загнали патрон в патронник. Все, готовы к стрельбе. Дима положил рядом со мной

Калашников.

– На, Саня, на всякий случай. Вчера и позавчера наши машины обстреливали. Как сегодня будет?

Наутро, после арбузно-водочной встречи с Бусуриным, в отряде была назначена выставка. На плацу на брезенте разложили трофейные пулеметы, автоматы, гранаты, мины пластмассовые, итальянские. Это – с одной стороны. А с другой, на таком же брезенте, лежали трупы. Тел двадцать. Уничтоженные боевики. По мягкому от жары асфальту прогуливались какие-то гражданские люди и неизвестные военачальники. Работало несколько камер. Операторы нагибались над останками и трофеями и снимали детали. Несколько симпатичных женщин, взяв в кольцо Масюка, что-то записывали в блокноты. Это информационщицы: ТАСС, Интерфакс, таджикское агентство «Ховар». Под конец на плац, как на подиум, вывели пленных. Поводили по кругу, потом построили в одну шеренгу, дали снять. Впрочем, лиц пленных не было видно из-за грязных тряпок, повязанных на глазах. Одежда вчерашних моджахедов и боевиков напоминала облачение членов афганской делегации, недавно прилетавшей на переговоры в Душанбе. Такие же длинные рубашки, просторные портки и блины-пакули. Пару человек были в чалмах. Ну вылитые басмачи.

За редким исключением, жизнь в отряде была скучна. Я еще не мог определять в людях полезные для меня качества. Погранцы как погранцы. Это позже я научился видеть: вот источник информации идет, вот источник. Цинично? Может быть. А тогда знакомства часто не имели в себе профессионального смысла. И обычно перерастали в дружбу. Вот тут на выставке рядом со мной стоял высокий лейтенант-пограничник с круглым лицом и большими ушами. Я толкнул его в бок:

– Ты кто?

– Лейтенант Гаракоев, начпрод отряда.

У меня внутри аж потеплело. Я вспомнил вкус баночной рисовой каши с тушенкой. Сколько я ее слопал в армии, на полевых выходах… Тогда объелся, а теперь мечтаю. Инстинкт победил приличия.

– Начпрод? А есть что-нибудь перекусить? Человеческое?

Лейтенант взял меня за рукав и повлек. Через пару минут мы сидели в отрядной чайной. Я ел печенье, пил кофе со сгущенным молоком. Честно говоря, давился. Мне этот пищевой набор надоел еще неделю назад. А Гаракоев рассказывал.

– Я из Челябинска. Закончил Вольское училище тыловое. Старшиной роты был. Вот, попросился сюда.

Кофе и печенье были уже невмоготу.

– Старик, а есть что-нибудь наше, военное? Мяско там тушеное, кашка «дробь-шестнадцать»? Сало, может быть. С чесночком, а?

Гаракоев помрачнел:

– Знаешь, Саня, у меня на складе в холодильнике ребята наши лежат, погибшие. Иногда не успеваем переправлять.

Я поперхнулся.

На следующий день мы улетали. Перед убытием зашли в кабинет Масюка попрощаться.

Настроение у начальника было приподнятое.

– Улетаете? Ну наконец-то оставляете меня в покое!

Я и не знал, что он так обрадуется. Надо бы каждый раз к нему заходить, поднимать боевой дух.

– Кваску московского хотите?

Масюк выставил запотевший графин. А у меня в голове все крутились слова Гаракоева: «В холодильнике… Ребята наши погибшие…» Я смотрел на Масюка и никак не мог понять, о чем это он.

– Блин… Квас? Из столицы возите?

Начальник пожал плечами:

– Да здесь делаем. Отряд-то Московский.

Брат полка

Советский Союз кончился. Многие военные разъехались по домам. Армяне в Армению, молдаване в Молдавию, прибалты в Прибалтику и так далее. Не все, но многие. И пограничники уезжали. Офицеры, прапорщики. А Масюк вон остался, сколько ни звали на Украину. Как? Граница же. Ее охранять надо. Вот так же царская стража оставалась на Пяндже, когда в Российской империи и революция уже свершилась, и война гражданская была в самом разгаре. Они и с нарушителями воевали, и с басмачами. Пока на помощь не пришли сотрудники ОГПУ. А теперь? На афганскую границу присылают в подмогу командированных. И быстренько развозят по всей границе. Путаница, конечно, неразбериха.

Однажды к начальнику двенадцатой заставы Московского погранотряда Михаилу Майбороде приехал родной брат Иван. В гости. Из Липецка. Парень был молодой, веселый, можно сказать, хулиганистый. Но прижился. Спал не у брата в отдельной комнате, а в казарме. Ел с солдатами, потом автомат ему выдали, и стал Ваня ходить с нарядом в горы. В засадах сидел, было, что и стрелял. В людей, естественно, в нарушителей. И те стреляли. Романтика. Понравилось на войне Ване. Брат хлопотал, чтоб его призвали на службу, прямо из Таджикистана. Лучше так, чем дома гулять.

А застава была дружная. В футбол играли. Офицеры против солдат. Проигравшие сортир чистили. Все по-честному. Соревнования по стрельбе устраивали. Не попадаешь? Опять пожалуй с метлой в отхожее место. Раз в неделю концерты устраивали. Одни выступали перед другими. Пели под гитару. Дни рождения отмечали. Даже брагу гнали – офицеры свою, солдаты свою. Первые в открытую, а вторых разоблачить никак не могли. Заводилой был сам Патрон, так за глаза звали Михаила Майбороду. Любили его подчиненные. Хоть и военным он был до мозга костей, но справедливость не забывал.

По лихости от него не отставал и заместитель лейтенант Мерзликин. Оторвиголова. Его с Камчатки прислали. То ли прислали, то ли выслали… Вызвали вот так в штаб и сказали:

– Офицер Смирнов отказался ехать в Таджикистан, рапорт написал на увольнение. Ты как, лейтенант?

– Я согласен.

Но стали вдруг на заставе происходить странности. Крысы убежали с продовольственного склада. Ушли, и все. Кобра уползла, которая жила на контрольно-следовой полосе. Вараны исчезли. Даже гюрза, которую Мерзликин подкармливал молоком, и та не являлась. Посудачили и забыли. Дел полно.