Обратная сторона Зла

Каховская Анфиса

Так она добрела до крошечного лесного озерка, почти сплошь заросшего травой. Последний сохранившийся в ней инстинкт направил ее к воде, она не увидела, а лишь слегка ощутила озерную свежесть, но подойти к берегу сил у нее уже не хватило – она сделала несколько неверных шагов, потом подняла лицо к небу, словно прощаясь с ним, и навзничь рухнула в траву.

Угрим, конечно, не был приятным человеком; не вызывал он ни сочувствия, ни симпатии, но такой нелепой смерти не заслужил даже он. Может быть, все случилось от того, что он переоценил свои силы, замахнулся слишком высоко, а может, виной была просто глупость и излишняя самонадеянность, но как бы то ни было,

конец его был нелеп до смешного. Дело в том, что, прожив несколько дней на территории Дворца, он остался изгоем, которого сторонились даже слуги: то ли из-за неопределенного положения, то ли из-за той роли, которую он сыграл в ставшей известной истории – предателей не любят, каким бы высоким целям они не служили. Он ни с кем не общался и до последнего был уверен, что раз Виринея в тюрьме, то ее половина монеты у Правителя или у Наследника. Надо полагать, что он очень удивился в последнюю минуту своей жизни!

Как ему удалось отыскать Ворона, никто так и не узнал, да и никому это не было интересно. Однако, удалось ему это сделать, на свою беду, очень быстро – буквально на следующий день после памятного посещения Виринеи. Вероятно, за мгновение до смерти он догадался, почему она, как ему показалось (и правильно показалось!), обрадовалась, когда он пообещал убить Ворона, вместо того, чтобы испугаться (его это должно было насторожить!) – говорят, что в последние мгновения жизни люди успевают подумать о многом. Но как бы там ни было, а кончил свою жизнь он совершенно бессмысленно – он успел только замахнуться ножом, не успел даже сказать всех тех пафосных слов, которые заготовил, чтобы унизить противника.

К чести Ворона надо сказать, что Угрим напал на него весьма вероломно, сзади, и Ворон, даже если бы захотел уберечь его, ничего не смог бы сделать.

Ну, что ж тут сказать! От судьбы не уйдешь. И Угрим все же, наверное, заслужил такую кончину. По крайней мере, ему уже не страшен надвигающийся на остров Апокалипсис.

Утром Аскалон встал разбитый, словно на нем возили воду. Завтра День Мертвых. Остался один день. На раздумья времени больше не было, а решиться ни на что он не мог. Его тяжелые мысли прервал стук в дверь. Вошел слуга:

– Простите, господин Наследник, что побеспокоил, но вы просили немедленно сообщить, если что-нибудь случится с пленницей.

Аскалон вскочил:

– Что?

– Она… Ее нет.

– Как нет?

– Она ушла.

– Ушла? То есть как ушла?

– Кухарка видела, как она шла по парку. А сейчас я принес ей завтрак, а ее нет.

– Почему же сразу не сообщили?

– Простите, но кухарка подслеповата. Подумала, что обозналась. Темно было. А сейчас, когда ей сказали, сообразила.

– Темно? Так это было ночью?

– Да, ночью. Точнее, поздно вечером. Около девяти или десяти, по словам кухарки.

Аскалон взглянул на часы:

– Значит, прошло не меньше девяти часов, - он схватился за голову. – Отцу сообщили?

– Да, конечно.

– Хорошо, иди.

Аскалон остался стоять посреди комнаты, вцепившись в волосы, и пытался сообразить, что произошло. Постепенно мысли его прояснились.

«Девять часов. Отец говорил, что для человека, покинувшего самовольно дворцовую тюрьму, смерть наступает самое позднее через три часа. Виринея не вернулась. Значит…» Аскалон вдруг почувствовал слабость. «Она помогла мне. Теперь мне надо поскорее идти на пристань». И не теряя ни минуты, он отправился к старому причалу.

Правитель сидел у себя в кабинете, погруженный в раздумья, когда вошел его сын. Аскалон был бледен, но глаза его блестели.

– Отец, ты знаешь?

– Про Виринею? Да. Что ж, она избавила

нас от тяжкой обязанности. Хоть один поступок в ее беспутной и никчемной жизни оказался благородным.

– Отец, она пожертвовала жизнью ради спасения Города, а ты так говоришь о ней!

– Не надо таких пафосных слов, прошу тебя! На ее совести слишком много грехов, и смерть ее их не искупила.

– Сначала ты убил своего брата, а теперь и сестру.

– Аскалон, что ты говоришь! – возвысил голос Правитель.

– Да, это так, - продолжал Аскалон. – Я тоже виноват в ее смерти. Но самое ужасное, что она погибла напрасно.

– Что это значит?

– Это значит, что море продолжает наступать. Виринея не тот человек, которого имели в виду Мертвые.

– Так ты хочешь сказать… - Правитель поднялся.

– Отец, откажись от власти! Остался один день. Завтра весь Город уйдет под воду, и спасти его можешь лишь ты.

– Да как ты смеешь! – загремел Правитель. – Как ты смеешь предлагать мне такое!

– Отец, выслушай, умоляю. Сейчас самое главное – спасти Город. Ты должен это сделать. Я знаю, как важно для тебя то, что ты достиг. Но сейчас не время для амбиций. Виринея пожертвовала жизнью ради Города, пожертвуй и ты. Не жизнью – только властью.

– Ты мой сын и ты мне такое говоришь! – Ангелар был вне себя. – Сделать то, что ты просишь, значит признать, что я Зло! Ты это понимаешь? Уходи, Аскалон, иначе я за себя не ручаюсь.

– Отец!

– Уходи! – Правитель тяжело дышал, он пытался взять себя в руки и не мог. – Уходи!!

Ничего не видя, натыкаясь, как слепой, на попадающиеся на пути предметы, Аскалон побрел к выходу. «Конец, конец, конец», - стучало у него в голове.

Прошло три дня с тех пор, как Виринея стала пленницей, а Ворону так и не удалось узнать хоть что-нибудь о ее судьбе. За это время он прошел вдоль всю невидимую стену, защищавшую Дворец, пытаясь найти какую-нибудь лазейку, но тщетно. Он пытался наладить контакт с кем-нибудь из дворцовой прислуги, но те, с кем ему удалось поговорить, ничего не знали, а найти кого-либо, владеющего информацией, оказалось ему не под силу.

Много времени он проводил у Ивы, и она старалась поддержать его как могла, видя его мучения, но, к сожалению, кроме дружеских слов утешения, она ничем не могла ему помочь.

Когда становилось особенно тяжко, Ворон прислушивался к своему сердцу. Ива убедила его, что два любящих сердца всегда чувствуют друг друга, и если бы с Виринеей случилось что-то плохое, он бы ощутил это. Но ничего особенного он не чувствовал, и это несколько успокаивало его.

На третий день с утра Ворон отправился, как всегда, к Иве. Теперь он спокойно ходил по улицам Города в любое время суток. Он медленно, опираясь на палку, шел знакомой дорогой, рассеянно водя взглядом по витринам магазинов, как вдруг его внимание привлекло нечто странное. Сначала он даже не понял, отчего вдруг остановился. Бывает так: чувствуешь, что что-то не так, а сразу не сообразишь. Ворон обернулся, пытаясь найти предмет, привлекший его внимание; поискал глазами по витринам, по фигурам прохожих, потом посмотрел вниз – и чуть не вскрикнул от удивления: шныняя между ногами людей, к нему по тротуару бежал Хвост собственной персоной. Ворон сначала не поверил своим глазам – мало ли похожих зверьков!
– но когда тот приблизился, он разглядел обрубочек хвоста. Но главное, зверек принялся умильно тереться о его ноги, признав в нем знакомого. Ворон остолбенело торчал посреди дороги, не зная, что и думать – и это продолжалось бы наверное долго, но тут из двери кондитерской лавки вышел высокий квадратный мужчина с морщинистым лицом и торчащими в разные стороны волосами и позвал: «Хвост!»