Обратная сторона Зла
Шрифт:
Внутри небольшого здания тоже все было необычно: занавески на окнах, ковры, удобная мебель, мягкие диваны, стены оклеены веселенькими обоями. На втором этаже ванная комната; в спальне большая кровать, покрытая дорогим расписным покрывалом; в столовой дорогая посуда: фаянс, хрусталь – не все добропорядочные граждане жили в таких условиях.
Оставшись одна, Виринея сначала бродила по комнатам, недоуменно рассматривая обстановку и выглядывая в окна, пытаясь углядеть там охранников. Меньше всего она ожидала оказаться в таком месте. Она чувствовала, что в чем-то здесь подвох, но в чем, понять не могла. Со стороны казалось,
Входная дверь была не заперта и легко подалась. Виринея вышла на крыльцо – никого. Спустилась по ступенькам – никто не собирался ее останавливать. Она пошла по заросшей ветвистыми деревьями аллее парка, окружавшего дом, - ни единой души вокруг.
Ее бегство совсем напоминало бы приятную прогулку, если бы не одно «но». В тот самый момент, когда она коснулась ногой земли, у нее вдруг начала болеть голова, сначала еле заметно, но с каждым шагом все сильнее и сильнее. Скоро уже было невозможно терпеть: начало ломить шею, заболела спина, каждый шаг давался с трудом. Виринея остановилась. Потом повернула назад и быстро пошла обратно к дому. И лишь стоило ей закрыть за собой дверь, боль сразу утихла, а потом и вовсе исчезла, будто ничего и не было – осталась лишь легкая слабость.
– Так вот в чем дело, - прошептала Виринея, утирая со лба холодный пот. – И никаких замков не надо. Сама не уйдешь.
Хор цикад становился все громче и слаженнее – поляна в парке словно приходила в себя после нашествия людей. Сделав усилие, Ворон сел. Он потерял счет времени и не знал, сколько пролежал на траве. Положение его было незавидное (впрочем, он уже начал привыкать к этому): было ясно, что со связанными руками ему ни за что не подняться. Но как было освободить руки? Ворон пошевелил запястьями: узлы на веревке были тугие и прочные – полицейские знали свое дело. Как глупо! Не ползти же так до города. Ворон уныло оглядел траву вокруг и брезгливо отодвинулся от кучи пепла, которую еще не успел разметать ветер. И тут же увидел возле нее нож, который в последнюю секунду своей жизни выронил его белобрысый охранник. Ворон быстро перекатился туда. На то, чтобы разрезать веревку, ушла уйма времени. Ворон измучился, изрезал в кровь все руки, но в конце концов освободился. В лесу он нашел прочную палку и наконец смог передвигаться.
Пошел он прямо к Дворцу. На что он надеялся, он и сам не знал. Невидимая стена прочно защищала Дворец. Ворон ощупал твердый воздух, даже несколько раз ударил в него кулаком – естественно, никакого толку. Он пошел вдоль стены, скользя ладонью по воздуху, и шел до тех пор, пока силы не оставили его. А стене и конца не было! Он сел, прислонившись к невидимой опоре. Яркая птичка, пролетавшая над ним, с разлету ударилась о воздух и свалилась к его ногам.
– Эх, ты, - грустно усмехнулся Ворон и протянул к ней руку, но птичка яростно заработала крыльями, взлетела и вскоре скрылась из виду.
Ворон проводил ее взглядом, посидел еще немного, отдыхая, потом встал и направился в Город.
К Иве он пришел, когда уже начало темнеть; устало поднялся на крыльцо и постучал.
– Боже мой! Боже мой! – повторяла Ива, не веря своим глазам. – Он отпустил тебя? Или ты опять сбежал? Да проходи же! – от волнения она сама не заметила, как перешла на «ты».
В знакомой гостиной было по-прежнему уютно. Ива глядела на него, не отрываясь, распахнув свои бесконечно-голубые глаза. Ворон проглотил образовавшийся во рту комок:
– Ива, она пожертвовала собой ради меня!
Глаза Ивы сделались еще шире.
– Ива, они схватили ее. А я дурак. Какой же я дурак!
– Садись, - засуетилась Ива, понимая, что человеку в таком состоянии нужно только одно – чтоб его выслушали. – Постой, да у тебя рубашка в крови! Ты ранен?
– Ерунда, - поморщившись, отмахнулся Ворон. – Руки порезал.
– А ну-ка, дай.
Ива взяла его руки в свои и покачала головой:
– Надо промыть и перевязать. И рубашку сними. Я дам тебе папину.
Ворон снял рубашку. Ива налила в таз воды, подошла к нему и вскрикнула – она увидела оберег.
– Ворон, это… это он?
Ворон только кивнул.
Дипломатичная Ива не стала настаивать на объяснениях. Она обработала ему порезы, дала чистую рубашку, накормила – и, конечно, он сам ей все рассказал. Ива слушала, не перебивая, лишь при упоминании Аскалона она как-то судорожно вздыхала и прикладывала руки к груди.
– Я-то думал, что я для нее никто. Был уверен, что она пришла, только чтоб посмотреть, как меня убьют. Мне же и в голову… Ива, мне и в голову не приходило, что она меня…
– Ворон, она тебя любит.
Он испуганно глянул на нее, словно она сказала что-то ужасное.
– Она тебя любит, и это все объясняет. Ты ее слабость, Ворон, поэтому она тебя и мучила: хотела избавиться от тебя, чтоб снова стать сильной. Да, видно, не смогла. Оказалось, что ей легче потерять жизнь, чем тебя.
Ворон схватился за волосы и застонал.
– Но она же.. Ива, что она со мной делала! Разве это похоже на любовь! Это…
– И ты ни разу не говорил ей, что любишь ее?
– Но я же… - он покачал головой. – Боже, какой же я дурак! Как ты думаешь, - он понизил голос, - они ее еще… не убили?
– Нет, - вздрогнула Ива. – Нет! Должен быть суд.
– Ты слишком хорошо о них думаешь, - сказал Ворон. – Меня никто не судил.
Ива вздохнула и опустила глаза.
Каждую минуту со дня гибели Олеха Аскалон представлял себе тот момент, когда он встретится с Виринеей. Он каждую ночь высказывал ей в лицо все, что накопилось у него на душе, а она лишь жалко оправдывалась и молила о пощаде. Но на деле все оказалось (как это чаще всего и бывает) совсем не так, как в мечтах. Во-первых, после бурного разговора с отцом у него пропало ощущение полной победы, которое и так не было сильным из-за способа, которым эта победа была достигнута и ссоры с Ивой. А во-вторых, лишь увидев Виринею, он сразу понял, что ни оправдываться, ни раскаиваться она не собирается.
Вероятно, она увидела его в окно, потому что, когда он вошел, она сидела на диване напротив двери и с вызовом смотрела на него. Начала разговор тоже она.
– А, племянничек! – воскликнула Виринея театрально, и Аскалон догадался, что начинается очередной спектакль. Даже в тюрьме она не изменила себе!
– Виринея, - грубо прервал он ее, стараясь не дать ей захватить инициативу - в этом спектакле первая партия должна была принадлежать ему. – Виринея, ты не в том положении, чтобы показывать свой характер.