Обратный отсчет
Шрифт:
Все, все пошло не так, и она не знала, как это исправить. Как же она не хотела, чтобы дочка видела ее такой! Николь встала и, шатаясь, подошла к ящику, в который затолкала клейкие листочки. Нужно было повесить их туда, где Тесса не увидит их, когда снова придет к ней. Николь пошла в кладовую и приклеила их на белую стену слева от двери. Сюда Тесса никогда не заходила. Потом Николь снова посадила девочку в слинг и долго гладила ее шелковистые волоски, пока дыхание не успокоилось.
Она указала пальцем на стену, покрытую фиолетовыми листочками:
— Мы все поймем, Куинни, во всем разберемся. Представь себе красный свет и застынь в текущем моменте, в «здесь и сейчас».
Она добавила на стену еще несколько записок.
Спинка Куинн стала мокрой, ее надо было переодеть.
— Ты достойна самой лучшей мамочки. Самой-самой! — сказала Николь, прерывисто дыша.
Может быть, все-таки позволить Тессе пожить с ними немного и помочь, пока Николь не придет хоть чуть-чуть в себя? Но нет, нельзя взваливать это на Тессу, у подруги есть своя жизнь, а кроме того, она теперь работает за двоих в «Дыхании». Да еще скрывает от руководства компании состояние Николь. Она чувствовала огромную благодарность, но не была уверена, что заслужила все то, что Тесса для нее делает.
Нужно было искупать Куинн. Николь присела рядом с ванной на корточки и повернула латунные краны на полную мощность, сняла с девочки испачканные ползунки, потом разделась сама, скинула грязную, мятую одежду. Набрала воды в стакан и осушила его залпом: у нее было ощущение, словно рот заткнули тряпкой. Она пила стакан за стаканом, а Куинн что-то лепетала у нее на руках. Несмотря на то что происходило с Николь, ее дочь была счастлива. И только это имело значение.
— Нам надо помыться, Куинн. Чистота — путь к праведности.
А может быть, им с дочкой стоит креститься? Начать новую жизнь?
Николь медленно опустилась в теплую воду, держа Куинн на животе. Стало так хорошо и спокойно. Здесь они были в безопасности, даже тревожные мысли отступили. Она погрузилась с головой. Вот бы остаться здесь навсегда. Николь закрыла глаза.
Вдруг она вскочила, вцепившись в скользкую от пены спинку Куинн и расплескав воду через край ванны.
— Прости, маленькая, прости. Мамочка уснула. Я не хотела! Я никогда не причиню тебе вред! — плакала Николь.
Она отключилась всего на секунду, но ее девочка могла утонуть!
Хватая ртом воздух, Николь выключила воду. До нее дошел весь ужас того, что могло случиться. Девочка весело хлопала ручками по воде, а Николь шептала ей со всей нежностью, на которую была способна:
— Я тебя сберегу. Со мной ты всегда будешь в безопасности.
Она вылезла из ванны, осторожно завернула Куинн в пушистое полотенце. Ее терзали стыд, вина и ненависть к себе. Дочку пришлось положить на пол, потому что Николь вдруг затошнило. Она подняла крышку унитаза, ее вырвало. Потом взяла Куинн на руки и, голая, вышла из ванной комнаты. Она надела на девочку свежий подгузник и симпатичное платьице из денима. Потом она отнесла ее наверх, в гостиную, и положила в шезлонг. Малышка почти сразу уснула.
Николь погладила Куинн по щечкам. Та казалась такой невинной, такой совершенной, что чувство любви нахлынуло на ее мать с новой силой.
Необходимо что-то сделать с этим непреходящим чувством вины и с постоянным страхом. Позвонить Донне, умолять ее о прощении? Тогда они обе получат свободу.
Телефон лежал на кофейном столике. Николь схватила его и набрала номер, который навсегда отпечатался в ее памяти. К ее разочарованию, никто не отозвался, даже автоответчик.
Николь замерзла, ее била дрожь. Завернувшись в фиолетовый плед, она снова и снова хлопала себя ладонью по голове:
— Думай! Думай! Как нам ее найти?!
Ей вспомнились те летние вечера, когда домой с работы возвращался отец Аманды. Он подбрасывал свою малышку в воздух, несмотря на крики Донны. А Николь всегда смеялась вместе с Амандой. Она не могла вспомнить, где именно он работал, помнила только, что он был бухгалтером. Николь искала в «Гугле» ссылки на Флинна Тейлора, пока у нее не зарябило в глазах. Потерев глаза, она наконец увидела нужный номер и тут же набрала его.
— Говорит Флинн, — раздался знакомый хриплый голос.
— Это Николь, — прошептала она.
— Кто?
— Николь Лейтон.
На том конце повисло молчание.
— Донна все еще ненавидит меня? — тихо спросила она.
Флинн долго не отвечал, затем холодно осведомился:
— Чего ты хочешь от меня? Зачем ты мне звонишь?
Николь почувствовала себя так, будто камень проглотила, но заставила себя говорить, превозмогая боль:
— Я родила ребенка, и теперь происходят ужасные вещи. Пожалуйста, попроси Донну остановиться. Хочу, чтобы это все кончилось.
Донесся какой-то шум, потом стук закрывающейся двери.
— Не понимаю, зачем звонить мне столько лет спустя, я не хочу ничего слышать. Донна снова живет полной жизнью, мы с ней расстались. Я женат, у меня двое детей. И мне не нужны напоминания о ребенке, которого я потерял. Оставь нас в покое, Николь.
— Вы с Донной развелись?
— Вообще-то это не твое дело, но да, развелись.
— Донна прислала мне одеяльце Аманды… — Николь разрыдалась.
Он вздохнул, ему явно было тяжело.
— Донна не стала бы такого делать. А я девятнадцать лет назад избавился от всех вещей Аманды, Николь.
Телефон чуть не выпал из ее руки. Но это было белое одеяльце Аманды! Точно оно!
— Алло! Алло! — кричала она, но Флинн повесил трубку.
Николь побежала к кладовке, где оставила коробку и одеяльце.
Но они исчезли.
Глава двадцать первая
Морган