Образ врага
Шрифт:
— Как поколет? — вскочил Максим. — Вы же сказали, ничего серьезного. Я не хочу, я не люблю уколы!
— Такой большой мальчик, и боится уколов, — доктор взъерошила Максимке волосы, — не стыдно тебе? Лежи, не вскакивай. У нас очень опытная сестра, она умеет делать совсем не больно, ты ничего не почувствуешь.
В прихожей Алиса помогла пожилой женщине надеть пальто.
— Оставьте дверь незапертой, — быстро шепнула ей докторша, — поставьте замок на предохранитель.
— Вы думаете, они так скоро приедут? — спросила Алиса одними губами, испуганно глядя в маленькие зеленоватые глаза.
— Скоро,
— А если он заметит, что дверь не заперта?
— Скажите, что забыли, а потом опять потихоньку откройте. Вообще, ведите себя как можно спокойней. Он ничего не должен заподозрить, — она ласково притронулась к Алисиной ледяной руке теплыми мягкими пальцами. — Все будет хорошо.
У подъезда доктора ждал скромный белый «жигуленок» с красным крестом. Тяжело опустившись на переднее сиденье рядом с молодым молчаливым шофером, доктор вытащила из объемной сумки радиотелефон, набрала номер и произнесла в трубку:
— Это, конечно, полное безобразие, Азамат Мирзоевич, ну какой из меня педиатр? Хорошо, что у ребенка нет ничего серьезного.
— Елена Петровна, голубушка, не ворчите, — улыбнулся в трубку Азамат, что там происходит?
— Там много чего происходит, — вздохнула Терехова и стала не спеша докладывать о результатах своего визита.
Харитонов в который раз пытался связаться со своими «наружниками», но их сотовый не отвечал. Механический голос талдычил, что абонент временно недоступен. Машины не было видно из окон. Ей следовало стоять на углу, у торца дома, чтобы не привлекать внимания. Еще несколько наблюдателей должны были распределиться по двору. Радиосвязь с ними пропала. Он позвонил в офис.
— Юра, пришли еще людей, мне не нравится это, — сказал он своему заместителю, — срочно выясни, в чем там дело, куда все исчезли.
— Там все нормально, Валерий Павлович. Они пообедать отошли, а телефон в машине оставили.
— Что, сразу все ушли обедать?
— Я сейчас же проверю, вы не волнуйтесь.
— Придурки! — рявкнул Харитонов. — Уволю всех, к едрене фене!
— Валерий Павлович, люди устали, на улице мороз. Ничего экстремального пока не произошло, — успокаивал заместитель.
— Запись телефонного разговора включи мне.
— Какого именно?
— Обоих!
— Минуточку, — в трубке щелкнуло, и Харитонов услышал:
— «Алло, это поликлиника? — Да. — Можно вызвать врача на дом? — На что жалуетесь? Температура вечером тридцать восемь и пять, утром тридцать семь и пять, горло болит. — Пожалуйста, фамилия ребенка, год рождения, адрес…»
— Почему там мужской голос? — спросил Харитонов, когда его заместитель опять взял трубку. — Там в регистратуре бабки сидят. Почему молодой мужской голос?
— Ну, мало ли, в нашей поликлинике иногда тоже мужчины берут трубку.
— Ладно, а другой разговор?
— К сожалению, не успели записать. Да вы не нервничайте, там все нормально.
— Что значит нормально?! Какой был голос?
— Ребята сказали, обыкновенный. Без акцента.
— Без акцента, — грубо передразнил Харитонов, — записать надо было! Что вы мне здесь бардак развели? Я тебя уволю, идиот, ты понял меня? Срочно присылай людей…
— Слушаюсь, Валерий Павлович. Положив трубку, заместитель усмехнулся и пробормотал себе под нос:
— Неизвестно, кто из нас идиот.
Сегодня ранним утром, в половине восьмого, когда Юрий Сергеевич Глушко вышел из дома и стряхивал снег со своей машины, собираясь ехать на службу, к нему подошли трое. Они говорили вежливо и спокойно. И выглядели вполне прилично. Ничего в них не было от стандартных отморозков, одеты дорого и скромно, лица интеллигентные.
— Здравствуйте, Юрий Сергеевич. Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным, — сказали они, — вы человек семейный, у вас двое детей, жена-красавица, родители пожилые. Сколько вы получаете на своей службе? Три тысячи долларов в месяц? Ну разве это деньги для такой большой семьи Мы предлагаем вам один только аванс тридцать тысяч, а потом еще столько же. Но дело даже не в деньгах. Вот сейчас вы уедете на службу и не сможете нормально работать, все время будете дергаться. Ребят из вашего штата вам никто не даст, чтобы охранять семью. Нанять толковых людей на вашу зарплату невозможно, да и времени на это у вас уже нет.
— Короче, чего надо? — мрачно спросил Юрий.
— Да, в общем, ничего особенного. Ваш шеф сейчас проводит одну операцию, и от вас требуется, чтобы вы выполняли не его указания, а наши.
— Так он же меня потом по стенке размажет.
— Не успеет.
— Ну конечно, вы его остановите! — саркастически усмехнулся Глушко.
— Не мы. Президент вашего концерна. Милиция, в конце концов.
— А вы сами-то откуда?
— Узнаете, но чуть позже.
Он понял: эти трое представляли весьма серьезную структуру. Не потому, что они солидно выглядели. Дело было в другом. Они разговаривали спокойно и мирно, они не просто грозили, размахивая пушкой перед носом, как это стали бы делать мелкие отморозки. Они пытались объяснить, убедить. То есть чувствовали свою силу и предпочитали работать серьезно, основательно, без грубого шального наскока.
— Очень интересно… — пробормотал он с нервозной усмешкой.
— Да, это действительно интересно. Харитонов решает свои личные проблемы за счет службы безопасности «Шанса». Знаете, ради чего задействовано столько людей? Ради того, чтобы шантажировать беззащитную женщину, мать-одиночку, у которой на руках больной десятилетний ребенок. Неужели вам не противно в этом участвовать? Вы, отец двоих детей…
— А вы, значит, хотите благородно защитить женщину с ребенком?
— Мы много чего хотим. В том числе и защитить. Послушайте, Юрий Сергеевич, пока не поздно, не ввязывайтесь вы в интриги вашего шефа. Вы же знаете, он человек крайне жестокий, неуравновешенный.
— Мой шеф действует в интересах фирмы.
— Нет, он действует в своих личных интересах. Эта женщина знает слишком много о его прошлой работе в КГБ, достаточно много, чтобы посадить его на скамью подсудимых.
— Нет, ребята, вы что? Так дела не делаются, — попытался возразить Глушко, — вы мне сейчас что угодно можете рассказать. Харитонов — человек аккуратный, вряд ли он мог серьезно засветиться перед кем-то… — он запнулся.
По двору бежала его четырнадцатилетняя дочь Настя.