Образ врага

Дашкова Полина Викторовна

— Мамочка, я заболел. Горло болит. А который час?

— Доброе утро, малыш, — Алиса поцеловала его, поставила градусник, — ты лежи, не вскакивай. Сейчас померим температуру, потом я тебе чайку принесу.

— Мам, почему он еще здесь? — шепотом спросил ребенок. — Он что, ночевал у нас?

— Да. Ты не обращай на него внимания, — прошептала в ответ Алиса.

— Вы можете мне ответить, кто звонил? — Харитонов повысил голос, он явно нервничал.

— Вы же все слышали, — повернулась к нему Алиса, — звонили по поводу тараканов. Я договаривалась еще до отъезда.

— С кем

конкретно вы договаривались? Как называется фирма?

— Это не фирма, это мой знакомый, который подрабатывает таким образом.

— У вас нет никаких тараканов, — Харитонов сунул руки в карманы брюк, и у Алисы больно стукнуло сердце. Сейчас он вытащит пистолет, при Максимке…

— Да что вы, у нас полно тараканов. Просто они вылезают в темноте. Как только зажигается свет, они прячутся. — Алиса посмотрела на градусник. У Максимки было тридцать семь и пять. Он обнял Алису за шею, притянул к себе и прошептал на ухо:

— Мам, пусть он уйдет, я его боюсь. Харитонов услышал и, растянув губы в улыбке, произнес противным приторным голосом:

— Максим, неужели я такой страшный? Ты уж прости, приятель, мне придется еще немного побыть у вас в гостях.

— Зачем? — хмуро уставился на него Максим. — Разве мы вас приглашали?

— Нет. Не приглашали. Работа у меня такая, — Валерий Павлович вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

* * *

— Почему вы считаете, профессор, что у террористки нет второго контейнера? — Вопрос этот задавался уже в десятый раз, но Бренер отвечал спокойно и терпеливо.

— Образец, который она держала в руках, представлял собой опытный экземпляр. В момент моего похищения он находился в лаборатории, а не в спецпомещении, где хранятся готовые образцы. Она прихватила этот контейнер потому, что он случайно попался ей под руку. Однако я не могу дать точную гарантию. Я просто предполагаю, рассуждаю логически.

Прямой эфир на Бернском телевидении длился уже второй час. В студии разрывались телефоны, без конца поступали вопросы по Интернету. Бренер никогда не думал, что прямой эфир — это так тяжело. Значительно тяжелей, чем многочасовые пресс-конференции при полных залах журналистов. Там все-таки живые лица, а здесь стеклянные глаза телекамер.

Он отвечал на десятки вопросов, дурацких и разумных, злобных и доброжелательных, хитрых и наивных. Корреспонденты из разных стран возмущались беспределом, который творился в Израиле с бактериологическим оружием.

— Мы верили этой стране! — с пафосом заявила бойкая молодая журналистка из «Америкэн экспресс», — Израиль предал весь наш цивилизованный мир.

— Над бактериологическим оружием работают и в Пентагоне, — устало говорил Бренер, — во всем цивилизованном мире, в нашем с вами мире накопилось столько смерти, что сейчас достаточно искры. Уверяю вас, научно-исследовательский центр в Беэр-Шеве охранялся ничуть не хуже, чем подобные учреждения в Америке, в Германии, в России, в Японии. То, что случилось со мной, — это не обвинение лично Израилю. Это предупреждение всем нам, без исключения.

— Вы не боитесь преследований со стороны израильских спецслужб? Вы не боитесь мести? — выкрикнул толстый пожилой обозреватель «Пари-матч».

— А вы бы на моем месте боялись? Толстяк не успел ответить, его перебил другой корреспондент:

— Вы имеете какие-либо сведения о семье вашего сына? Вы не опасаетесь за судьбу родственников? Ведь они остались в Израиле!

— Я полагаюсь на здравый смысл. Сын за отца не отвечает, это признавал даже такой беспощадный человек, как Иосиф Сталин. Я говорил по телефону со своим сыном. У них все нормально.

— Ваше решение выступить перед международной общественностью является абсолютно добровольным или есть элемент принуждения с чьей-либо стороны?

— Мое решение абсолютно добровольно. Я наблюдал много раз, в каких мучениях погибают подопытные животные в моей лаборатории. Когда меня похитили террористы, я понял, насколько зыбкая граница отделяет людей от такой же мучительной смерти.

— А раньше вы разве не понимали этого?

— Я ученый, меня увлекал процесс исследования, познания. Впрочем, я не хочу оправдываться. Моя вина останется со мной до конца жизни.

— Вы, конечно, не вернетесь в Израиль. В пользу какой страны вы намерены продолжить свои исследования?

— Я не собираюсь продолжать свои исследования. Возраст позволяет мне стать просто пенсионером. Но уверяю вас, во многих странах есть молодые ученые, талантливей и упорней меня, которые работают и будут работать в этой области. Я хочу еще раз предупредить не только Израиль, но и другие страны, что биологическое оружие было первым оружием массового уничтожения в истории человечества. Оно может оказаться последним. После его применения просто не будет человечества. Древние греки и римляне перебрасывали трупы зараженных людей и животных через стены вражеских крепостей, заражали реки, озера и колодцы, кидали в воду тела умерших от чумы и проказы. Это было первое биологическое оружие, которое уносило тысячи жизней. В своем сегодняшнем варианте оно справится с миллионами.

Лица сливались в одну безликую массу, голоса звучали в ушах, как гул взлетающего реактивного самолета. Вопросы сыпались горохом. Иногда он почти отключался, отвечал автоматически. Ему вдруг вспомнилось судилище на грязной овощной базе в Москве в семидесятом году.

Сотрудников НИИ гоняли на базу с сентября по декабрь не реже двух раз в месяц. Кандидаты и доктора наук копались в гнилой капусте, обстругивали черные склизкие кочаны до кочерыжек. Девочка-лаборантка попыталась вынести через проходную гроздь страшно дефицитных бананов, и был устроен товарищеский суд совместно с сотрудниками базы.

Воровали все — и грузчики, и экспедиторы, и закинутые им в помощь доктора-кандидаты. Считалось верхом глупости выходить за ворота с пустыми руками. Но девочку поймали за руку при показательном рейде и судили с таким удовольствием, с таким самозабвенным кайфом, что довели до истерики.

Странная ассоциация, однако что делать, если все так похоже! Только вместо грязного красного уголка овощебазы роскошные конференц-залы, вместо поддатых экспедиторов в синих халатах элегантные, трезвые, промытые до блеска журналисты и политики. А психология все та же. Никому не стыдно.