Обреченное начало
Шрифт:
— Это вы Летеран? — спросил воспитатель любезным голосом.
— Да, — сказал Дени, — это я.
Воспитатель покачал головой и отошел. Дени смотрел ему в след. Воспоминания нахлынули все разом. И чтобы они не ускользнули, он стал говорить сам с собой.
— Ну и что с того? — шепотом сказал Дени.
Дени недолго пробыл в школе. Директор, поставленный в известность либо услышавший краем уха о его авантюре, согласился подержать Дени несколько дней, пока его родители
Дени учился и спокойно ждал, что решат по его поводу. Он никогда не любил школу, а теперь — тем более. Здание столовой было снова реквизировано. Американские солдаты сидели на пороге, курили или болтали, но когда ученики спускались во двор, то на солдат не смотрели, потому что это были шумные варвары, пришедшие из другого мира, — говорили, что они давят людей грузовиками и нападают на всех, кто в юбке. Лучше всего такие истории рассказывал Косонье. Он знал их кучу, и каждый день его заставляли повторять их снова. Как и прежде над воротами развевался флаг.
Но для Дени в этом году все действительно изменилось.
— Ну и что с того? — шепотом спросил Дени.
XXV
Только через неделю после начала учебного года Летераны приняли решение. Им было нелегко это сделать. Они советовались со всеми членами семьи. Они пытались следовать разумной морали, которой придерживались. Главным образом они прислушивались к мнению директора. И вот как-то вечером родители, вернувшись вдвоем из школы, где они встречались с директором, сообщили Дени, что приняли решение.
— Мы любим тебя, — сказал мсье Летеран, положив руки на подлокотники кресла. — Мы хотим тебе только добра. Поэтому мы посылаем тебя в пансион. Ты не передумал? Ты хочешь снова увидеть эту монашку-расстригу? Ты упорствуешь?
— Да, — сказал Дени, — еще как упорствую.
— В таком случае, чемоданы собраны. Я договорюсь, чтобы за тобой приехали. Ты отправляешься в субботу.
— Как хотите, — сказал Дени, прислоняясь к стене.
— Ты будешь жить в другом городе, без нас, — сказала мадам Летеран, всхлипывая в кресле.
— Как хотите, — сказал Дени.
— Ты хотя бы мать пожалел, — сказал мсье Летеран, — ты…
— Он не способен, не способен! — сказала его жена. — Он рехнулся! И это все она, эта тварь, эта… эта…
Она зашлась в рыданиях, задыхаясь от горечи. Мсье Летеран поднялся.
— Из этого пансиона ты выйдешь только тогда, когда сдашь экзамены на бакалавра.
— Как хотите, — сказал Дени.
— И — если потребуется — никаких каникул.
— Как хотите, — сказал Дени. — У меня еще остается время для нормальной жизни. Я буду ждать, сколько придется. Теперь это не вопрос лет, это вопрос жизни.
— Вопрос жизни! Такого я еще не слышал!
— Он рехнулся! — сказала мадам Летеран. — Рехнулся!
— Уедешь в субботу, — повторил мсье Летеран, — мы даже на вокзал не пойдем тебя провожать.
— Куда я поеду? — сказал Дени.
— Директор посоветовал хороший пансион в Гренобле. Но предупреждаю тебя! Если эта расстрига посмеет — слышишь меня — что-то предпринять, чтобы тебя увидеть, я буду жаловаться, и пусть будет скандал, я ни перед чем не остановлюсь, пока не упеку ее за решетку!
— Она не станет ничего предпринимать, — сказал Дени.
— Очень надеюсь — для ее же блага. Я не дам ей испортить тебе жизнь! Я скорее подпалю этот дом, и пусть мы сгорим все втроем!
— Да не будет она портить мне жизнь, — сказал Дени.
— Посмотрим. В пансионе у тебя появится время подумать.
— Я обо всем уже подумал, — сказал Дени, по-прежнему неподвижно стоя у стены.
— Наверняка нет. Когда ты начнешь думать, то, возможно, увидишь весь ужас произошедшего.
— В чем ужас? — резко подавшись вперед, сказал Дени. — Что я такого сделал? Что мы сделали?
— Ты сделал глупость, чудовищную глупость, — сказал мсье Летеран, встав перед сыном. — А то, что сделала она, этому вообще нет названия! Она ведь уже взрослая!
И тут Дени внезапно бросился на отца, пытаясь ударить его. Ошеломленный мсье Летеран схватил его за запястья и, не скрывая слез, держал, пока тот, стараясь высвободиться, кричал:
— Нет, скажи мне! Скажи мне! Что мы сделали?
Мать кинулась на помощь отцу. Дени почувствовал, как мать в рыданиях прижалась лицом к его спине, увидел полные слез глаза отца. Он резко вырвался, не переставая кричать:
— Что мы сделали?! Мы тихо жили в доме… Мы были счастливы, ни у кого ничего не просили, а мне говорят, что все это мерзко! Вы, вы сами придумываете правила и вы же их применяете! Verboten! Verboten!Только они трещат по швам, ваши правила! Расползаются во все стороны! Они заминированы! Achtung Minen!В чем ужас?
— Боже мой, успокойся, — сказал отец, — успокойся!
— А Пьеро? Он входил в ваши правила?! — кричал Дени. — А Пьеро, ты ему дашь первый приз? Я вам больше не верю, понимаешь, не верю больше!!!!! Вы врете! Я знаю, что то, что с нами было, — было чудесно, вот так. Я знаю, что никто не имеет права возмущаться или говорить, что то, что мы сделали, — это ужас! Пьеро подорвался на мине — вот ужас! Вы врете! Все врете!
— Ты сошел с ума! — кричал отец. — Я к этому вообще не имею никакого отношения.